Евгений Бузни - Первомайские мальчики

Когда шампанское наконец было открыто — это мастерски выполнил Николай Николаевич, держа бутылку наклоненной строго под сорок пять градусов, благодаря чему пробка с шумом вылетела, но шампанское не выплеснулось на стол, а в сопровождении восторженных возгласов разливалось по бокалам, — Пётр Сергеевич провозгласил первый тост, рассказав вновь пришедшим, что причина сбора вручение Алине паспорта и по этому случаю торжественно прочитал стихи Маяковского о советском паспорте.

Стихи не показались длинными, поскольку Пётр Сергеевич был не только преподавателем физики, но в молодости являлся артистом народного театра, часто выступал на сцене и умел артистично декламировать. Так что, когда он, выдержав эмоциональную паузу, торжественно заключил слова о паспорте:

все дружно зааплодировали, а Пётр Сергеевич поднял выше бокал и добавил:

— Так выпьем же этот бокал за наш советский паспорт, который уважали во всём мире!

Гость Герман Георгиевич, усаженный рядом с хозяйкой квартиры Антониной Семёновной, полноватой женщиной, возле которой гость казался совсем худеньким, только крякнул на завершение тоста и, вежливо поддержав несколькими хлопками в ладоши общие аплодисменты, опрокинул рюмочку водки, положил в рот ломтик солёного огурца и потянулся за селёдкой под шубой.

Недостатка в закусках не было. Антонина Семёновна была профессионалом кулинарии, знала толк в солениях, любила и умела готовить самые изысканные кушанья. Это не было ни Новогоднее торжество, ни Первомайское традиционное застолье и не отмечавшийся по-прежнему широко в их семье день Октябрьской революции, но это являлся всё равно праздник, а потому по русской традиции надо было хорошо поесть за разговорами. И они начались, но не совсем такими, как ожидалось.

Необычность разговору за столом придали слова Германа Георгиевича, который с Петром Сергеевичем давно были на ты и потому сказал:

— Хорошо ты, Петя, читаешь Маяковского. Но вот с твоим оптимизмом насчёт советского паспорта я не совсем согласен. Боялись нас в мире — это да, а вот уважали вряд ли. Сталин внушал людям страх, как у нас в стране, так и за рубежом. Уважения не было.

— О чём вы говорите? — удивилась, сидевшая напротив Ирина Владимировна. — Я всю жизнь преподаю историю в институте. Мы с Николаем работали за границей пять лет и видели, как уважают там советского человека, а, стало быть, и его паспорт. Разве можно не знать того, что в Советский Союз приезжали писатели, учёные из разных стран, в том числе США, Англии, Франции посмотреть собственными глазами на то, что происходит в принципиально новой для всего мира стране? Как же можно было не уважать тех, кто строил что-то совершенно новое для всего населения земного шара, тех, кто создавал новые отношения между людьми, основанные на взаимном уважении независимо от толщины кошелька.

— Ну и чем это новое завершилось? — ухмыльнулся Герман Георгиевич, наливая себе в рюмку водку. — Расхваливаемый всеми Союз развалился. Вот и вся история. Кто я сейчас? Доктор наук, подрабатываю преподаванием информатики в институте Петра, зарабатываю — едва хватает на жизнь. Теперь представим себе, кем бы я стал, если бы не было революции. У моего деда было две мельницы. Большевики отобрали, раскулачив его. А не отобрали бы, сегодня я бы вёл своё дело, но уж, наверное, не ограниченное одними мельницами. Может, я вошёл бы в число олигархов. А кем будут ваши молодые люди, если не займутся собственным делом? Так же будут прозябать на зарплату, как мы.

— Не так уж мы и прозябаем, — вступил в разговор Роман, показывая на стол. — Однако дело даже не в этом. Я понимаю, что мы живём в относительном достатке, за что должны благодарить не нынешнюю власть, а советскую, при которой моих родителей посылали экспертами за рубеж, что позволило им заработать кое-что на наше сегодня. Вопрос в другом. Вы сожалеете о том, что не можете стать олигархом, а могли бы, не случись революция. Не кажется ли вам, что в данном случае вы думаете лишь о себе самом, а не о народе вообще? Тогда как все революции совершались ради народного блага.

Ирина Владимировна, улыбнувшись, положила руку на плечо Романа, приостанавливая его:

— Извини, но я только поправлю тебя. Не все революции были народными. Были, например, и буржуазные, совершавшиеся ради интересов одного класса — буржуазии.

— Да, конечно, — согласился сразу Роман. — Но суть в данном случае не в этом. У кулака отняли его мельницы. Вопрос почему?

— Он их заработал собственными потом и кровью, — заметил Герман Георгиевич.

— Но наверняка на этих мельницах кто-то батрачил, получая гроши за работу, иначе у владельца их не было бы дохода. Не работал же кулак сам на двух мельницах. И вот для того чтобы не было батраков, чтобы каждый работал на всех, а не на кого-то одного, совершена была Октябрьская революция. И революционные преобразования потерпели поражение в нашей стране именно благодаря кулаческим настроениям, сохранявшихся, но скрывавшихся тщательно за масками согласия с советской властью. Вы, Герман Георгиевич, хотите, как я понимаю, что бы кто-то, например я, был, образно выражаясь, батраком у вас, но быть батраком у меня вы не согласитесь. Однако и я не хочу на вас батрачить. Так как же нам с вами разрешить это противоречие, чтобы мы не побили друг друга? Только революционным путём, заставив и вас, и меня работать на всех.

— Ха-ха-ха, — рассмеялся громко Герман Георгиевич. — Очень оригинальное объяснение.

— Герман, — включился в разговор Пётр Сергеевич, широко улыбаясь, — нашему Роману палец в рот не клади — в раз откусит. Давай лучше выпьем за наших дам. Их у нас сегодня меньше, чем мужиков, но все они прекрасны. Так что попрошу: мужчины, стоя, женщины до дна. И каждый мужчина локоток с рюмкой на уровень плеча, заглядывает каждой женщине по очереди в глаза и улыбается. Такой у нас порядок. Ребятам нашим, хоть они уже и с паспортами предлагаю разбавлять шампанское минералкой. Удовольствие такое же, но зато не опьянеете с непривычки. Да и соки есть — пейте, что нравится.

Застолье продолжалось весело, пока опять не завязался спор. В этот раз его начал Николай Иванович. Расслабившись от напитков и сытных блюд (на горячее было подано жаркое в глиняных горшочках) он обратился к сидевшему напротив гостю:

— Герман Георгиевич, вы в начале нашего вечера говорили о том, что Сталин вызывал только страх, а не уважение. Не могу не ответить на это, потому возвращаюсь к разговору. Мне кажется, такое мнение вызвано влиянием современных средств массовой информации, которых хлебом не корми сегодня, только дай позлословить о советском прошлом.