Вадим Панов - suMpa [litres]

– Зачем ты это рассказываешь? – спросила ошарашенная Рейган.

– У русских не было возможности избежать смерти, они были обречены. Не потому что верили в Христа – веру можно сменить, не потому что были убежденными коммунистами – под угрозой смерти многие меняют убеждения, русские были обречены, потому что они были русскими, а это никак нельзя исправить, – медленно ответил Захар. – И сейчас я вижу, что все повторяется: людей наказывают за то, что они достигли определенного возраста. Они в этом не виноваты. Они не могут этого изменить.

– Им придется это принять… – протянула Рейган, но Захар ее перебил:

– Русские не приняли. Россия была единственной страной, население которой немцы решили уничтожить поголовно, и когда русские это осознали, немцы столкнулись с жесточайшим сопротивлением: на фронте, лицом к лицу, и на оккупированных территориях, где действовали подпольщики. Немцы пытались подавить волю русских звериной жестокостью, но ничего не добились: нельзя запугать тех, кто уже мертв.

Аналогия была слишком очевидной, чтобы не понять, что имеет в виду Захар.

– Думаешь, олдбаги начнут сопротивляться? – прищурилась Карифа.

– Если их не оставят в покое – обязательно. Может, и не все, но смельчаки среди них обязательно найдутся.

– Им не позволяют иметь оружие, – напомнил Конелли.

– Они его раздобудут, – пообещал Захар.

– И что дальше?

– Сопротивление.

– Будут стрелять в нас?

– Сначала – в мародеров и бандитов, вроде тех тварей из FN23.

Продолжать Захар не стал, но все агенты прекрасно поняли, что он имеет в виду.

Сначала – в мародеров и бандитов. Потом…

– Ты тоже станешь стрелять? – спросила Амин, вспоминая, с каким хладнокровием красавчик добил взорвавшихся олдбагов в Париже.

– Если доживу до возраста suMpa? – уточнил Захар.

– Да.

– Да, – спокойно ответил Захар, глядя Карифе в глаза. – Я уеду в резервацию, если к тому времени они еще останутся, я буду жить среди олдбагов и никому не позволю лезть в наши дела или поднимать на нас руку. – Захар помолчал, после чего уверенно закончил: – И ты будешь стрелять.

– Буду, – не стала врать Амин. – Я поведу себя точно как ты рассказал.

– Вы оба говорите не о том, – подала голос почти забытая Рейган. – Наша главная проблема в том, что Орк для них – последняя надежда.

И красноволосая кивнула на автобусы.

– Что?! – изумилась Карифа.

– Орк сказал, что излечился от suMpa, сказал, что еще не разобрался, как это произошло, но обязательно узнает и расскажет, – объяснила Рейган. – И до тех пор, пока WHO не найдет вакцину, олдбаги будут надеяться на Орка. Но и на это можно наплевать, самое страшное, что они…

– …они сделают все, что скажет Орк, – закончил за красноволосую догадавшийся Захар.

– Именно, – согласилась Рейган.

– И Орк это понимает.

– Он не кажется идиотом.

– Надеюсь, его убьют до того, как он объявит себя пророком, а WHO облажается, – мрачно сказал Конелли. – Не хочу стать свидетелем гражданской войны планетарного масштаба.

– Участником, – поправила оператора Карифа. – Мы на службе, Конелли, мы будем участниками.

Захар угрюмо усмехнулся.

Помолчал, разглядывая, как конвой собирается в путь, и неожиданно сменил тему:

– Что происходит с их квартирами?

– Закрывают или отдают родственникам, – ответил Конелли. – Вряд ли их сейчас кто-нибудь купит.

– Тем более – у олдбага, – добавила красноволосая.

– Я слышал, готовят большой пакет законов как раз насчет прав собственности, – рассказал Конелли. – Они хотят объявить олдбагов частично недееспособными.

– Тогда мир взорвется, – оценила Карифа. – Перераспределение собственности всегда заканчивается кровью.

– Вот и думай после этого, что лучше: чтобы Орк поднял олдбагов, заставил их объединиться ради защиты своих прав, или…

– Или что?

– Я не хочу убивать олдбагов, – ответил Захар. – Не хочу наблюдать, как их вывозят в резервации, не хочу видеть в новостях информацию о погромах, не хочу слышать о законах, которые позволят отнять у них деньги и недвижимость.

– Ты добил раненых в Париже! – неожиданно для себя выкрикнула Амин.

– Это были взорвавшиеся олдбаги, убийцы, пролившие кровь, – ничуть не смутившись, парировал красавчик. – Но убивать людей только за то, что над их головами светятся красные цифры, я не хочу.

– В случае волнений тебе придется в них стрелять, агент, – жестко произнес Конелли. – Ты под присягой.

– Я ведь сказал, что не хочу убивать олдбагов.

– Выйдешь в отставку?

Захар поморщился, но ответил:

– Сейчас не отпустят, у нас военное положение.

– Поэтому или ты будешь стрелять, или трибунал, – подвела итог Карифа. – Все просто: придется исполнять приказ.

– Вечно вы, русские, портите все своим Достоевским, – хихикнул Конелли. – Какого черта ты завел этот разговор?

– Иди в задницу, макаронник, – грубовато бросил Захар. – А что касается приказов, то на суде немцы тоже говорили, что убивать русских детей, насиловать и измываться над беззащитными им приказывали. Типа, за каждым Гансом из Мюнхена, который ради смеха вспарывал живот беременной русской женщине, стоял лично Гитлер.

– К чему это ты?

– Просто вспомнил.

– Кстати, пока вы тут ругались, я посмотрела список законов, которые будут рассматривать в Конгрессе завтра, – подала голос Рейган. – Знаете, какой стоит в очереди первым?

– Не хочу гадать, – Захар демонстративно сплюнул.

– Насчет собственности? – предположил Конелли.

– Они собираются снизить возраст согласия.

– Зачем? – поперхнулась Амин. – Других проблем мало?

– Видимо, кто-то хочет, чтобы у полиции не было к нему претензий, – холодно ответила красноволосая.

Карифа покачала головой, но промолчала. Опять промолчала.

– Моя история началась несколько недель назад, в апреле, в бруклинском баре, в который я зашел посмотреть гонку и выпить пару пива в компании таких же, как я, лишних людей. Бар называется «AllSport For Oldbug», вы можете пойти в него и проверить каждое мое слово. И да – если окажетесь в нем, скажите бармену, что я не хотел его бить, он меня спровоцировал, – Бен усмехнулся и потер рукой шею. – Я ходил в тот бар из-за отсутствующей таблички: «No Country For Oldbug». Впрочем, наверное, она уже появилась, – Орк с грустью посмотрел в объектив. – После того, что я там натворил.

Вторую запись Бен сделал на заброшенной станции метро, стоя у эскалатора, вершина которого терялась в темноте. И держался он гораздо свободнее, чем в первый раз. Возможно, еще и потому, что сегодня Бобби велел ему надеть привычную темно-зеленую куртку военного образца и застегнуться до подбородка.

– Потом меня часто спрашивали, что я почувствовал, когда взорвался вирус? Ответ: ничего. Вообще ничего. Я сидел за стойкой, пил пиво и вдруг увидел свое отражение в зеркале. Глаза. Я не сразу понял, что произошло, но при взгляде на отражение у меня возникло ощущение неправильности. И лишь спустя секунду я догадался, что мои глаза залила мерцающая ртуть. Раздался первый крик. В нем слышались и страх, и агрессия, но я не хотел убивать, орки, мои глаза залила мерцающая ртуть, но я не чувствовал зла. Посетители разбежались, но я не чувствовал зла. Бармен захотел меня убить, приближалась полиция, в моих руках оказалось оружие… Но я не чувствовал зла, орки, не чувствовал ненависти или агрессии. Я защищался, видео из бара это доказывает.