Дэн Симмонс - Сироты вечности [сборник litres]

В своем полубредовом состоянии, в своем горячечном восторге от мысли, что я жив и выбрался с «ничейной земли», я только через час или два осознал, что ко мне никто не подходит. Ни врач. Ни медсестра. Ни даже солдат, меряющий температуру и сортирующий раненых по степени тяжести.

Я также обратил внимание на тишину. Впервые за последние три дня стоны и крики раненых не терзали мои нервы и рассудок. Люди вокруг вообще не издавали ни звука.

Ясное дело, это оказался не перевязочный пункт, а похоронный, и дежурившие здесь солдаты, на милосердное попечение которых меня оставили мои друзья с передовой, уже закончили работу на сегодня. Я лежал во дворе перед палаткой – один, в окружении доблестно павших воинов. Ноги по-прежнему не слушались, но мне удалось сесть и оглядеться по сторонам. Многие тела не были накрыты одеялами. Торчащие наружу кости и открытые мертвые глаза блестели в звездном свете. Я узнал нескольких ребят из 13-й бригады.

Я попробовал закричать, но безуспешно: из моих забитых слизью легких вырывался лишь глухой кашель. Я снова лег и стал ждать, когда кто-нибудь появится поблизости. Время от времени по дороге ярдах в десяти-пятнадцати от меня проезжали верховые на лошадях и мотоциклисты, но между рядами трупов и дорогой возвышался небольшой земляной вал, да и в любом случае мой сдавленный кашель никто не услышал бы.

Доползти до дороги у меня не хватило бы сил: в последний раз я ел утром перед наступлением (причем съел очень мало, но не потому, что нервничал, а потому, что все солдаты предпочитают не наедаться перед боем на случай ранения в живот) и за трое с половиной суток голода страшно ослаб. Я не сомневался, что еще до утра умру от жажды или от ран.

Перед рассветом закрапал дождь. Мелкая изморось разбудила меня, я запрокинул голову и стал ловить ртом крохотные капельки. Этого было мало. Я попытался набрать дождевой воды в сложенные чашечкой ладони, но у меня не получилось, слишком уж сильно тряслись руки. Понимая, что редкий дождик вот-вот кончится, я лихорадочно осмотрелся в поисках какого-нибудь сосуда, чтобы собрать в него воды и спасти свою жизнь, – ну там брошенной фляги, канистры, каски… чего угодно. Но ничего такого поблизости не оказалось. Потом я заметил, что вода скапливается в складках одежды на непокрытых трупах. Признаюсь, я ползал между ними сколько хватало сил и жадно слизывал языком эти крохотные лужицы, пока они не впитались в ткань или не испарились. Помню, я лакал воду из холодной межключичной впадины молодого парня, как кошка лакает сливки из миски. Тогда я не испытывал ни малейшего стыда и сейчас не испытываю. Боги оставили меня, и я словно бросал им вызов: делайте что хотите, но я выживу вам назло!

А потом явилась она .

Легко ступая, она прошла между рядами недвижных тел. Я не понял, босая она или в мягких тапочках. На ней было вчерашнее платье – из тонкой, но не прозрачной ткани, ниспадающее «прерафаэлитскими» длинными складками, текучими и подвижными в звездном свете. Я уже утолил жажду и снова лежал на своих носилках, закутавшись в грубое одеяло. Я боялся, что она ищет в темноте меня, и еще больше боялся, что не меня.

Не стану притворяться, будто я не догадывался, кто она такая. Догадывался, но это не имело значения. Когда она склонилась надо мной, распущенные волосы упали темным занавесом вокруг нас. От нее исходил теплый женский запах с оттенком фиалки и жасмина.

Я хотел сказать «не надо», хотел сказать, что губы у меня запеклись и потрескались, а дыхание наверняка зловонное, но она приложила к моим губам прохладный палец, веля молчать. А в следующую секунду убрала палец и поцеловала меня. Поцелуем одновременно нежным и крепким, бесконечно долгим и слишком коротким. Все поплыло перед моими глазами, и звезды закружились в высоком небе. Она отстранилась, и я на миг почувствовал сквозь ткань мягкое прикосновение ее левой груди.

– Подожди, – прохрипел я, но она уже уходила, приподняв подол платья, чтобы не задевать скрюченные пальцы и запрокинутые лица мертвецов, лежащих в сырой темноте. – Подожди, – снова прошептал я, но меня уже одолевал сон.

Будь у меня силы, я бы непременно последовал за ней, но сил не было. Дрожа всем телом, я натянул повыше мокрое одеяло и провалился в сон без сновидений, похожий на смертный сон, каким спали все вокруг меня.

18 июля, вторник, 3:30 пополудни

Ужасный день. Меня уже собирались выписать, но решили подержать еще сутки, поскольку прошлой ночью жар и кашель опять усилились. Ноги словно чужие, слушаются плохо, но теперь я хотя бы могу стоять на них, опираясь на одну трость.

Снова годен к службе в армии Китченера.

Сегодня я получил настолько скверные новости, что мне остается только посмеяться проделкам ироничного божества, правящего миром. Я знал, что стрелковая бригада, потерявшая половину личного состава, если не больше, перестала существовать как боевая единица. По крайней мере – временно. А значит, по возвращении в батальон я получу назначение на какую-нибудь непыльную должность на спокойном участке фронта… скорее, даже в резерве далеко от передовой линии. Сержант Роулендс вчера сказал, что видел приказ об отправке батальона к Бресли, а оттуда под Калонн, для продолжения службы в щадящих условиях. Войска там, сказал он, квартируются по жилым домам и до полей сражений на Сомме оттуда неблизко.

Я уже начал думать, что доживу до Рождества. А сегодня пришли бумаги о моем переводе.

Я подал прошение о переводе в прошлое Рождество, когда бригада стояла в Анкаме и я чувствовал себя одиноким и подавленным. Я никогда не умел ладить с простыми людьми, а офицеры в бригаде не особо походили на джентльменов. Я пошел к полковнику Претор-Пиннею и заполнил необходимые анкеты с просьбой о переводе в 34-ю дивизию, надеясь попасть в одно подразделение с Дики, Джоном, Зигфридом [Зигфрид Сассун. – Прим. ред.] или еще какими-нибудь университетскими товарищами. Полковник предупредил, что прошение вряд ли удовлетворят, но я все равно отослал бумаги, никакого ответа не получил и спустя время забыл об этом. А сегодня я узнаю, что меня все-таки перевели – в 1-й батальон 1-й стрелковой бригады 14-й дивизии.

Замечательно. Чертовски замечательно. За краткий срок своего нахождения в армии я уже успел почислиться в трех дивизиях: в период военного обучения стрелковая бригада входила в состав 37-й; меньше двух недель назад (меньше двух недель назад?!) , когда нас отправляли на передовую, нам сообщили, что нашу бригаду приписали к 34-й; и вот теперь я должен паковаться и отправляться в паршивую 14-ю. А я никого там не знаю. Что еще хуже – по словам сержанта Роулендса, четырнадцатая дивизия перемещается на передовые позиции, в то время как моя бывшая бригада уходит оттуда.