Дэн Симмонс - Сироты вечности [сборник litres]

Луис снова закричал и наконец смог стряхнуть оцепенение. Он бросился к кровати и принялся молотить руками воздух, пинком отбросил пустой стул в угол палаты, сорвал с матери одеяло и халат.

На крики прибежали две медсестры и дежурный по этажу. Луис, склонившись над обнаженной матерью, царапал ногтями ее покрытую морщинами и шрамами кожу в том месте, где до операции была грудь. На мгновение все застыли в ужасе, а потом его схватили за руки, и медсестра вколола транквилизатор. Перед тем как отключиться, он успел посмотреть в зеркало, указать взмахом руки на противоположную сторону кровати и еще раз закричать.

– Вполне объяснимо, – сказала Ли, после того как на следующий день отвезла его обратно в боулдерскую больницу. – Совершенно естественная и понятная реакция.

– Да, – отозвался Луис.

Он стоял в пижаме возле кровати, а сестра поправляла одеяло.

– Доктор Кирби говорит, поражения в этой части мозга могут вызвать необычные эмоциональные реакции, – подхватила сидевшая у окна Дебби. – Как у… как его там… у рейгановского пресс-секретаря, в которого попала пуля. Только это, конечно, временно.

– Ага. – Луис лег, устраиваясь поудобнее на высоких подушках. Он не сводил взгляда с зеркала на стене.

– Сегодня мама ненадолго очнулась. По-настоящему очнулась. Я ей рассказала, что ты приходил. Она… она, конечно, этого не помнит. Хочет повидаться.

– Наверное, завтра.

В зеркале отражались они трое. Только они трое. Солнечный луч падал на перетянутые желтой резинкой рыжие волосы Дебби, на руку Ли. Ярко белели наволочки подушек.

– Хорошо, давай завтра, – согласилась сестра. – Или послезавтра. А сейчас выпей лекарство, которое прописал доктор Кирби, и поспи. А к маме вместе съездим, когда тебе станет лучше.

– Завтра, – повторил Луис и закрыл глаза.

Он провалялся в постели шесть дней, вставал только в туалет или чтобы переключить канал в маленьком телевизоре. Головная боль не отпускала, но была вполне терпимой. В зеркале – ничего необычного. На седьмой день Луис проснулся в десять утра, принял душ, аккуратно и медленно надел шерстяные штаны, белую рубашку, синюю куртку и как раз собирался позвать Ли и сказать, что готов ехать к маме. Но тут она сама вошла в палату. Глаза у сестры были заплаканные.

– Только что позвонили. Мама умерла двадцать минут назад.

Похоронное бюро располагалось к востоку от денверского Капитолийского холма, среди старых, пришедших в запустение кирпичных зданий, которые теперь по большей части сдавали внаем. Там по ночам обычно устраивали разборки банды латиносов. Всего в двух кварталах от маминого дома. Они переехали туда из Де-Мойна, когда Луису было десять, в этом доме он вырос.

В соответствии с распоряжениями матери для денверских друзей в похоронном бюро устроили церемонию прощания. Потом гроб самолетом перевезут обратно в Де-Мойн. Там в церкви Святой Марии будет отпевание, затем погребение – на маленьком местном кладбище, где лежит отец Луиса. Прощание с покойной, лежавшей в открытом гробу, казалось Луису каким-то доисторическим варварством. Он стоял возле двери, здороваясь с гостями, и старался по возможности не приближаться к усопшей – только изредка окидывал взглядом сложенные на груди руки, нарумяненные щеки и нос.

Мытарство продолжалось около двух часов. Пришло около шестидесяти человек, в основном семидесятилетние старики и старухи – мамины сверстники. Соседи, которых Луис последний раз видел лет пятнадцать назад, новые знакомые, которых она завела в центре для престарелых или за партией в бинго. Из Боулдера приехали несколько друзей самого Луиса, в том числе два товарища по колорадскому клубу альпинистов и двое коллег из университетской физической лаборатории. Дебби не покидала его ни на минуту, вглядывалась в бледное взмокшее лицо, время от времени брала за руку, когда у него возобновлялись приступы головной боли.

Церемония уже почти подошла к концу, и тут он не выдержал:

– У тебя пудреница есть?

– Что? – непонимающе отозвалась Дебби.

– Ну, пудреница, такая маленькая штука с зеркальцем.

Девушка покачала головой.

– Луис, ты хоть раз видел у меня что-нибудь подобное? Погоди-ка, – она принялась рыться в сумочке, – есть вот такое небольшое зеркальце, оно мне нужно для…

– Давай сюда.

Луис поднял маленький прямоугольник в пластиковой оправе и повернулся к двери для лучшего обзора.

Приглушенными голосами переговаривалось около десятка гостей. Пахло цветами. Тускло светили лампы. В холле кто-то рассмеялся и тут же смолк. Около гроба стояла Ли в непроницаемо-черном платье и тихо беседовала с соседкой, старушкой Нартмот.

Но в зале был и еще кое-кто: двадцать или тридцать низеньких фигур тенями скользили между рядами складных стульев и одетыми в черное людьми. Похожие на детей существа по очереди подходили к гробу, медленно и неторопливо, покачивая огромными головами, словно исполняли замысловатый танец. Бледные тела и лысые макушки испускали зеленовато-серое свечение. Каждый на мгновение останавливался перед усопшей и неторопливо, почти благоговейно склонял голову.

Луис задыхался, руки так тряслись, что зеркальце подпрыгивало. Это напоминало первое причастие… или животных, выстроившихся в очередь к кормушке.

– Что случилось? – спросила Дебби.

Луис стряхнул ее руку и бросился к гробу, проталкиваясь через толпу скорбящих. В животе пульсировал холодный комок: неужели сейчас он проходит сквозь эти белесые создания?

– Что такое? – Ли с застывшим на лице озабоченным выражением взяла его за руку.

Луис стряхнул ее и заглянул в гроб. Открыта была только верхняя половина крышки. Там, на шелковой бежевой подкладке, очень мягкой на вид, лежала его мать в своем лучшем синем платье. Из-за косметики лицо казалось почти здоровым. Пальцы опутывали старые четки. Луис посмотрел в зеркало, а потом медленно поднял левую руку и вцепился в край гроба. Он как будто стоял на палубе парохода, а вокруг бушевало море, и надо было изо всех сил держаться за ограждение, чтобы не выпасть за борт.

Гроб до самых краев наполняли сотни кишащих слизняков, которые ползали поверх тела. Они побелели и увеличились в размерах, очень сильно увеличились. Некоторые превосходили в обхвате его руку, некоторые были в фут длиной. Мясистые антенны-рожки уменьшились, на их кончиках появились желтые глазки, миножьи пасти вытянулись конусообразными хоботками.

Он все смотрел и смотрел. Справа к гробу приблизилось очередное чудовище, положило на край бледные пальцы – прямо рядом с рукой Луиса – и опустило вниз удлиненное рыло, словно на водопое.

И втянуло в себя четырех длинных слизней. Лицо дергалось и сокращалось, заглатывало мягкую бледную плоть почти с сексуальным наслаждением. Желтые глаза смотрели не мигая. К гробу подходили все новые и новые, чтобы тоже приобщиться. Луис повернул зеркальце – из его матери выползло еще два паразита, они с легкостью проскользнули сквозь синее платье и влились в кишащую массу. Позади Луиса с полудюжины бледных монстров терпеливо ждали, пока он отойдет. Размытые бесполые тела, очень длинные заостренные пальцы, голодные глаза.