Михаил Зуев - Канун

Смысл бабушкиных слов Док понял лет через тридцать и в который уже раз поразился ее мудрости.

Когда Док учился на четвертом курсе, умер отец. Еще через полгода мать тронулась рассудком и теперь большую часть времени проводила в психиатрическом стационаре неподалеку. Бабушки уже не было, и Док остался один. После института распределили его в хирургическую интернатуру сто пятой больницы на Стромынке, по иронии судьбы в трех минутах от дома.

Ощущения от начала профессиональной жизни были странными и противоречивыми. С одной стороны, в больнице был огромный хирургический корпус на триста коек, а значит, было где и было чему учиться. Но с другой – Док никогда не мог себе даже представить, как устроена изнанка врачебной профессии. А устроена она была по старому принципу: я начальник – ты дурак.

В начальники Док не стремился. Но и дураком отнюдь не был. Отвратное хамство, царившее в больнице в направлении «сверху вниз», было ему глубоко противно. Со всей ясностью Док понял: в этой системе так будет всегда. И все, что он может делать, оставаясь в системе, так это постепенно – если позволят – подниматься из дураков в начальники. И прыгать цуциком за зарплату и няшки, а они там, наверху, еще подумают: а достоин ли ты? Или, может, прыгаешь недостаточно борзо? Значит, учись прыгать. Пока самого не вынесут вперед ногами.

Либо нужно было в корне менять саму систему. Но как это сделать и куда менять, было совершенно непонятно.

Но тут началась перестройка. Как попкорн в автомате, стали расхлопываться центры НТТМ и кооперативы. Однажды на дежурстве, сидя за чаем в ординаторской общей хирургии, Док листал газету объявлений и наткнулся на три строчки малюсеньким слепым шрифтом: «Кооператив приглашает инициативных людей для взаимовыгодного сотрудничества». Адрес – где-то на Рублёвке, и номер телефона. Телефон не отвечал. Утром после дежурства, забежав на полчаса домой за душем и завтраком, Док поехал по адресу. Стояла поздняя весна, в Москве уже было душно и пыльно.

На месте он обнаружил длиннющий многоподъездный восемнадцатиэтажный жилой дом. Входы в подъезды были со двора, а со стороны улицы существовала единственная дверь, распахнутая настежь. Войдя, Док увидел перед собой длинный коридор с кучей фанерных дверей с обеих сторон. Двери вели в пустые комнаты, было их штук двадцать. Мебели не наблюдалось никакой. Людей тоже не видно.

Док прислушался и пошел на голоса. В одной из дальних комнат, на единственных двух на все помещения стульях, возле заляпанного краской стола сидели двое. На столе стоял персональный компьютер. На полу в дальнем углу валялся матрас от старого дивана, рядом с ним – японский двухкассетный магнитофон. На этом оснащение кабинета – да и всей анфилады комнат – исчерпывалось.

Поезд плавно затормозил у платформы Женевского вокзала. Док вышел из вагона и через несколько минут неторопливой прогулки зашел в лобби старого скромного отеля «Страсбург» на Рю Прадье. Он поднялся на четвертый этаж, повернул от лифта налево и через две двери открыл дверь своего номера. Доку нравился этот отель за большие ванные комнаты. Плохие гостиницы тем и отличаются от хороших, что в плохих в сортире не повернуться. Но если театр начинается с вешалки, то гостиница – с хорошего унитаза и со щедрого расстояния между тем самым унитазом и ванной. Если же еще и душевая кабина тут, то вообще прекрасно! Может, цинично, но факт.

Полчаса спустя такси везло Дока в аэропорт. Зарегистрировавшись на люфтганзовский коннект до Мюнхена, потому что прямых из Женевы домой не существовало, и пройдя досмотр, он сел в «Монтрё Джаз Кафе», заказав кофе и пару пирожных.

– Здравствуйте! Я по объявлению! – Док стоял в дверях, разглядывая сидящих за столом в штаб-квартире кооператива.

– Ну, заходи, гостем будешь, – откликнулся длинный худой мужик лет тридцати или тридцати пяти, с бледным лицом, покрытым трехдневной щетиной. Язва желудка, зуб дам, профессионально оценил ситуацию Док. Второй, смуглый, со слегка раскосыми бегающими глазами, молча сидел рядом с партнером.

– Ребят, я по объявлению, – повторил Док, – вот тут у вас написано, что инициативные требуются. Ну, я инициативный. А делать-то что надо?

– А мы сами не знаем, – честно сказал худой. – Ты присаживайся, давай знакомиться будем.

Кроме матраса на полу, другого сидячего места в комнате не наблюдалось. Но оно Доку не понравилось. Он не хотел сидеть на полу и сразу, с первой минуты, быть ниже хозяев офиса. Тогда он подошел к окну и рванул раму – щели ее были оклеены бумагой на зиму – на себя. Рама с треском распахнулась, комната наполнилась шумом Рублёвского шоссе. А Док вполне комфортно уселся на подоконник.

Откуда тогда ему было знать, что через три месяца он заработает с этими ребятами свои первые полмиллиона долларов.

Димитра хотела сама за руль, но Кадри ее не пустила – слаба ты пока, Мышка. Дими особо не расстроилась – залезла на пассажирское место, а как выехали за Пафос, закинула ноги на торпедо. Кадри раздраженно рявкнула:

– Дими, ноги сними! Не дай бог что, вылетишь из-под ремня и прямо через ветровое стекло на асфальт!

Как раз позавчера на нижней трассе из Пафоса в Полис была лобовая авария «в мясо», и в городке, не привыкшем к таким ужасам, только о ней и говорили. Димитра тихонько вздохнула и села как полагается.

– Ну чего? – повернулась она к своей любимой Ка. – Вызывал вчера Зервас?

– Вызывал.

– А ты?

– Разобралась с эдинбургским рейсом и пошла.

– И чего?

– Да козел!

– Не, а чего конкретно говорил?

– Сулил золотые горы, сказочник.

– А ты?

Кадри не ответила, только чуть сильнее сжала руль. Зервас был управляющим в отеле. Нормальный с виду мужик, лет сорока пяти. Обходительный. Только заикается немного, когда волнуется. Зервас на нее давно глаз свой похотливый положил, эти вещи Кадри спиной чувствовала. Как чувствовала и то, что без толку всё это. Зервас же не сам по себе такой Зервас. Не хозяин он в отеле. Да, управляющий. Но хозяева-то совсем другие люди. И один из хозяев – отец жены Зерваса. Кадри видела их вместе, и детей их видела – двух мальчишек. Одному лет пятнадцать, а второй еще с соской. Кадри прекрасно знала, откуда берутся такие «сосочники». Когда жена чувствует, что у мужа свербит, и не привязать, не остановить, – просто берет и р-раз! – дорогой, поздравляю, ты опять папа!

А тут тем более ловить было нечего. Зервас до тех пор на своем месте, пока ходит по струнке. А случись что, жена в сопли-вопли, отец ее – кулаком по столу, и вот пошел топ-менеджер Зервас с одним чемоданом и двумя картонными коробками работу искать.

– Ты кто?

– Я топ-менеджер.