Патрик Несс - Остальные здесь просто живут [litres]

– Месяц не плавай, – говорит он. – И на солнце лучше ее не выставляй.

– Зеркало есть? – спрашивает Хенна.

Он приносит большое зеркало, в котором отражается ее бок с новенькой татуировкой.

Под пленкой ее кожа, которую нещадно кололи и накачивали чернилами, выглядит багровой и воспаленной. Кровь начинает выступать, но я ожидал, что ее будет больше. Татуировка состоит из одного-единственного слова, написанного очень клевым шрифтом (не зря Хенна хотела попасть именно к этому мастеру).

Она снова берет меня за руку. И снова плачет. А я снова вытираю ее слезы.

– Мне кажется, твои родители не станут ругаться, если это увидят.

– Я не хочу, чтобы они знали. Это мое. Только мое.

В зеркале я разглядел у Хенны на боку одно простое слово: «Тииму».

Ночью я ни с того ни с сего просыпаюсь. То ли от собственного храпа, то ли из-за сна, который я тут же забываю.

Просто хочу уточнить: меня разбудила не машина. Я вообще ее не слышал, пока не повернулся на другой бок и не устроился поудобней. Мимо нашего дома машины проезжают нечасто (дорога вскоре заканчивается, а дальше – очень, очень густой лес), но иногда такое все же случается. Прямо перед нашим домом есть поворот, который водители порой пропускают.

Вот только эта машина движется в другом направлении.

Она едет с Поля.

Я встаю и, не включая свет, подхожу к окну. Выглядываю в щелку между шторами. С Поля медленно (чтобы не угробить подвеску на колдобинах) выезжает машина с выключенными фарами, и в темноте я могу различить только желтые огоньки неизвестного предназначения на ее боках.

Не знаю, сколько еще раз я должен сказать вам, что у нас очень темно. Фонари на дорогах, конечно, есть, но расположены они на большом расстоянии друг от друга. Ближайший стоит чуть дальше по улице и светит тускло.

И все-таки мне удается разглядеть водителя.

Это Нейтан.

Нейтан приехал на Поле среди ночи, а теперь уезжает – выключив фары, чтобы никто его не увидел.

в которой Сатчел начинает сомневаться в чистоте намерений принца; он рыдает и клянется ей в вечной любви, которую берег тысячи лет в надежде когда-нибудь найти свою Избранную; они целуются, страсти кипят, но тут с окраины города доносится взрыв.

– Ты же не хотела идти! – говорит Мередит нашей маме. – Говорила, что тебя пугают крупные сборища и что в толпе у тебя такое чувство, будто ты голая и по тебе ползают белки.

– Постарайся не говорить так при посторонних, детка, – отвечает мама. – Мне будет полезно появиться на благотворительном концерте «Сердец в огне», который они дают в моем будущем округе…

– Но ты же не хотела! – стоит на своем Мередит. Видно, от потрясения она не в силах придумать какой-то другой довод.

– Тогда не хотела, а теперь хочу.

Мы с Мэл молча стоим на кухне за спиной у Мередит. Концерт начнется через час, до наступления темноты, чтобы все маленькие детки успели вовремя лечь спать. Мередит с ног до головы покрыта фанатской атрибутикой: футболка с «Сердцами», фенечки на руках, пояс, сапоги с пряжками, штаны с бахромой как у Огненного сердца из клипа «Огненное сердце» и ковбойская шляпа, на полях которой красуются гладко выбритые, белокожие лица членов группы.

– Но ты говорила…

– Мередит! – обрывает ее мама и переводит взгляд на нас с Мэл. – Я отвезу ее на концерт, что тут такого, не понимаю?

– Просто мы не ожидали, – хмуро отвечает Мэл. – Такое чувство, будто кто-то из твоего штаба услышал, что Мередит собирается на концерт, и предложил тебе тоже сходить.

Мама начинает злиться.

– Да вам вообще не нравится эта группа! Вы оба лет на восемь старше их целевой аудитории!

– А ты лет на тридцать, – замечает Мэл.

– Все, хватит разговоров! Я твоя мать, – сообщает мама Мередит, – и я повезу тебя на концерт.

– У нас три билета.

– Вот и прекрасно. Кого хочешь взять – брата или сестру?

Мередит переводит взгляд с меня на Мэл, потом на маму, потом на нас обоих, опускает глаза и что-то бормочет себе под нос.

– Повтори, пожалуйста, – говорит мама.

– Я хочу поехать с обоими, – уже громче повторяет Мередит, поднимая храброе личико. Подбородок и губы у нее немного дрожат. Она такая смышленая, что порой мы все забываем, сколько ей лет – она ведь еще ребенок.

– Так не получится…

– А я хочу ехать с обоими ! – с вызовом произносит Мередит. – Они оба согласились, и я купила билеты на троих! Если бы ты сразу сказала, что поедешь, я бы купила четыре билета, но ты говорила, что не хочешь.

В маминых глазах вспыхивает гнев.

– Будешь ныть – не поедет никто!

– А я думал, выборы не отразятся на нашей жизни, – замечаю я.

– Разве я такое говорила?

– Значит, про свирепую мать-волчицу наврала? – встревает Мэл. – Или свирепой ты бываешь только по отношению к своим детям?

Мама всплескивает руками.

– Объясните мне кто-нибудь, в чем проблема!..

– Они скоро уедут ! – едва не вопит Мередит. Она на грани слез, руки скрещены на груди.

– Эй… – Я беру ее на руки, пока мама не успела. Сестра уже большая, растет с каждым днем и скоро превратится в чужого строптивого подростка, но я все еще могу ее поднять (хотя ребра, конечно, побаливают). Она плачет у меня на груди, упираясь краем шляпы мне в ухо.

Мама ставит руки на пояс, воздевает глаза к потолку и принимается топать ногой. Мария Магдалина тут же подбегает и начинает ловить лапой ее шнурки.

– Прекратите, – выдыхает мама. И смотрит на нас. Молча. – Ладно, ваша взяла.

И уходит с кухни. Мередит тут же обмякает в моих объятиях.

– Вот и хорошо, – всхлипнув, произносит она. – Поехали скорей, пока она не передумала, а?

– Мы младше всех присутствующих родителей, – оглядываясь по сторонам, замечает Мэл. – И старше всех фанаток.

Концертная площадка представляет собой небольшой амфитеатр под открытым небом, построенный рядом с огромной конюшней из профнастила, где проходят выставки-ярмарки скота. Самая большая знаменитость, когда-либо здесь выступавшая, – это местная певичка, которая заняла третье место в телевизионном певческом конкурсе. Завтра «Сердца в огне» дают концерт на огромном стадионе крупного города, где зрителей будет примерно в восемь миллионов раз больше.

Мы сидим в девятом ряду сверху, но амфитеатр такой маленький и глубокий – частично он вкопан в землю, – что плохих мест, в сущности, нет. Родителей собралось меньше, чем я ожидал (хотя они, возможно, еще попивают кофе в баре, обмениваясь сочувственными репликами перед началом концерта). Большая часть зрителей вокруг нас – маленькие девочки. Никогда не видел столько маленьких девочек в одном месте. Их тут гораздо больше, чем по идее должен вмещать маленький деревенский амфитеатр. Такое чувство, что законы пространства и времени здесь не действуют и в конце концов здесь окажутся все маленькие девочки, когда-либо жившие на планете.