Дидье Ковеларт - Томас Дримм. Война с деревьями начнется тринадцатого

– Потому что алкоголики идут в последнюю очередь, – бурчит он.

– Но ты же носишь пластырь!

– Ладно, я подам жалобу, – отмахивается он. – В любом случае, эта эпидемия – блеф. И направлена она на то, чтобы мешать нам думать. Как менбол и игровые автоматы.

– Тебя не вакцинировали, потому что считают душевнобольным, а не из-за твоего алкоголизма! – орет мать.

– Окей, тогда я, пожалуй, вернусь к бутылке.

– Нам осталось выяснить, способен ли вирус мутировать, – продолжает полковник. – Наши ведущие ботаники непрерывно анализируют различные виды растений, определяя состав их сока и пыльцы. Кроме того, изучаются результаты опыта с вакцинированными морскими свинками, которых подвергли воздействию ядовитых растительных испарений. У них пока не появилось никаких симптомов заболевания. Но делать выводы еще рано. Если у вас есть сомнения, лучше оставайтесь дома, а если вам необходимо выйти, надевайте респираторные маски, которые бесплатно раздаются повсюду.

– Во сколько это обойдется нашему государству, доктор? – спрашивает журналист.

– Человеческая жизнь не имеет цены.

– А что будет с детьми младше тринадцати лет, не имеющими чипов?

– Сегодня по всей стране успешно прошла кампания массовой внутривенной вакцинации школьников.

– У тебя не возникло каких-нибудь побочных эффектов? – тревожится отец, внимательно меня оглядывая.

Я с беззаботным видом успокаиваю его, умолчав, что основного эффекта тоже не было, поскольку я не ввел себе вакцину. Есть только один вид вакцинации, который мне подходит, и я знаю, где его взять, но для этого надо дождаться, чтобы родители заснули.

– Мы направляемся сейчас в Министерство энергоресурсов, где Оливье Нокс сделает эксклюзивное заявление. Добрый вечер, господин министр.

Молодой человек с длинными черными волосами медленно произносит с холодной безмятежностью, глядя в камеру своими бархатными глазами:

– Я полностью согласен с моими коллегами из министерств мира и зеленых насаждений, приподнявшими завесу над государственной тайной, и могу доказать вам, что Аннигиляционный экран был нашим единственным средством противостоять растительному заражению, которое погубило человеческий род на остальной части планеты. Террористы, разрушившие вчера утром Аннигиляционный экран, несут полную ответственность за беспрецедентную опасность, которой мы теперь должны противостоять.

Я низко опускаю голову.

– По крайней мере, – хмыкает отец, – мы находимся в привилегированном положении.

– В каком смысле? – настороженно спрашивает мать.

– В нашем захудалом пригороде без деревьев и садов, с отравленной почвой, на которой ничего не растет, нет ни малейшего риска заразиться. Пускай жители богатых кварталов и экологически чистых районов расплачиваются. В кои-то веки бедным повезло.

– Говори за себя, Робер! У меня казино… буквально утопает в цветах! Я не вернусь на работу, пока там не уничтожат все клумбы!

Она вскакивает, бросается к вазе, которая стоит на полке радиатора, и выхватывает из нее букет роз. Отец пожимает плечами.

– Эти на тебя не нападут, они же искусственные.

– Это символ! – отвечает она. – В гостиной не вешают портрет врага!

Отец встает, взгляд его суров.

– А ты не задавалась вопросом, почему деревья и растения стали нашими врагами? Кто напал первым, Николь? Вырубка лесов, пестициды, вмешательство в генный механизм… Растения долго терпели, но теперь они легко без нас обойдутся.

– Ты рехнулся? Замолчи немедленно! Хочешь, чтобы тебя снова арестовали за пораженческие высказывания?

– Мы только что получили информацию, – сообщает телеведущая, – что Министерство госбезопасности приняло решение закрыть детские сады, школы, университеты, учреждения и предприятия до тех пор, пока ситуация не изменится. Это также относится к магазинам, казино, стадионам, спортивным и развлекательным заведениям и театрам. Все граждане, не имеющие специального разрешения, должны оставаться дома у телевизора, чтобы следить за ходом войны и выполнять инструкции органов здравоохранения. Сейчас реклама, а потом мы свяжемся с нашими специальными корреспондентами.

– Нас хотят запереть в четырех стенах, – многозначительно замечает отец. – А по какому праву, собственно?

– Для нашего же блага! – восклицает мать.

Отец поворачивается и смотрит на меня налитыми кровью глазами – алкогольная ломка проходит у него тяжело. Он не подозревает о моей роли в катастрофе, которая постигла страну, но чувствует, что я что-то знаю.

– Томас, ты теперь близок к министерше, ничем не хочешь с нами поделиться?

– Это не игрушки, – вмешивается мать. – Идет война, и правительство не будет доверяться ребенку.

Я молчу, пытаясь проглотить хоть ложку остывшего супа. На экране счастливая пара, выигравшая джекпот, плещется в джакузи, восторгается цветами, которые приносит горничная, гуляет в парке роскошного отеля и ужинает при свечах под деревьями.

Единственное в мире, что осталось неизменным, – это реклама.

– Но почему растения ополчились против нас? – возмущается мать, осторожно поправляя прическу. – И почему именно сейчас?

Она имеет в виду: сегодня, когда наше финансовое и социальное положение наконец налаживается благодаря моему близкому знакомству с министром игры.

– Это было неизбежно, – пожимает плечами отец. – И надвигалось на нас с тех пор, как мы лишились своих корней. Деревья существовали задолго до нас, но мы считали себя сильнее. Мы перестали жить в ритме природы, стали хищниками. Все началось в бронзовом веке, когда духовный алфавит друидов, в котором каждая из восемнадцати букв соответствовала имени дерева, был заменен алфавитом финикийцев, мореплавателей и торговцев…

– Ой, только не начинай опять про своих друидов, – прерывает мать, увеличивая громкость после рекламы.

И она впивается глазами в экран, где горят леса, вырубают деревья и с самолетов распыляют гербициды. Я встаю из-за стола. Если деревья задумали всех нас стереть с лица земли, чтобы спасти природу, то зачем сопротивляться? Стремление уничтожить их равно самоубийству, но как вести с ними переговоры? И какой будет моя роль?

Я снова вспоминаю Оливье Нокса, который с усмешкой смотрит на меня из окна своего лимузина после того, как я разрушил Аннигиляционный экран.

«Желая спасти человечество, Томас, ты обрек его на гибель. Теперь тебе выбирать, на чьей стороне ты будешь сражаться».

Я ставлю грязную посуду в раковину и вдруг чувствую зуд в левом предплечье. Я задираю рукав. Номер телефона, который Лили Ноктис позавчера нацарапала ногтем на моей коже, покраснел, будто в царапины попала инфекция. Как я должен это понимать? Как предупреждение, знак или требование выйти на связь?