Иван Беденко - Код человеческий [litres]

Спасительной трелью сквозь тяжелую дрему долетел до сознания Матвея звонок о завершении балета.

– Что, уже все? – радостно встрепенулся мужчина.

– Еще нет, – с укоризной ответила Лиля, – первый акт закончился, будет еще второй. Пойдем в буфет сходим, я водички хочу, Катя с Лоуренсом уже там.

Стоически выдержав плохое известие, Матвей взял Лилю за руку, и они направились в фойе. Здесь Турова поджидало настоящее откровение. Еще в зале, перед сном, он успел рассмотреть одухотворенные лица посетителей. Казалось, в неверном отблеске сценического света они излучали благодать, а некоторые и вовсе несли печать прозрения. Но что стало с этими людьми в буфете?! Ошалело напирая на соседей, солидные мужчины в тройках пробивались к столам с эклерами и яблочным соком. Не отставали от них и дамы с вполне себе породистыми осанками и ликами. Тактическая возня в очереди сопровождалась недовольными возгласами, повизгиванием и треском разрываемой материи. Обомлевший Туров наблюдал за происходящим, забыв про воду и вообще про то, где он находится. Лиля спокойно стояла рядом, а чуть поодаль на битву за еду безучастно глядела престарелая женщина в старомодном платке, накинутом на костлявые плечи.

– Теперь можно. – Голос жены вывел Матвея из оцепенения. – Видишь, очередь поредела? Значит, скоро начало второго акта, поспешим.

Они подошли к стойке с минеральной водой, купили бутылочку и направились в зал. Теперь Матвей решил не спать во что бы то ни стало, он хотел поймать момент превращения дикарей в эстетствующих интеллектуалов.

Лоуренс добыл в антракте программку, и, читая ее, Туров наконец постиг смысл доселе загадочных и скучных плясок. Оказалось, размахивание пластмассовыми мечами и судорожное подергивание ногами олицетворяло имперскую мощь государства-завоевателя, а беготня девиц – проказы коварных соблазнительниц. Все действо в аллегорической форме иллюстрировало восстание рабов и последующее их трагическое поражение. Вот в лагерь благородных рабов пробрались гетеры и, охмурив простодушных мужланов, заманили их в смертельную ловушку. Соблазнение в танце выглядело вполне эротично, и Туров проникся происходящим, ожидая нависшей над беспечными расправы. Вдруг за спиной, где сидели несколько человек очень респектабельной наружности, послышались сдавленный гогот и возбужденные комментарии:

– Это они че, трахаются, что ли?! – приглушенно спросил мужской голос.

– Ага, с проститутками! – отозвался второй. – Гы-гы-ы-ы-ы, мне вон та нравится, с крепкой задницей, тока сисек у них нет, жалко!

– Конечно, нету, откуда им взяться – это ж танцовщицы, худые, как глисты, – злорадно вступил женский голос, принадлежавший, по-видимому, жене одного из ценителей искусства.

Словно ушат холодной воды вылили на Матвея. Оказалось, дикари никогда не превращались в людей, все дело только в волшебстве сценического освещения. Отчаянная битва горстки смельчаков с армией Красса разворачивалась уже под рассуждения заскучавших «театралов» о дальнейшем провождении вечера, под хихиканье девушек слева, бросавших на Турова игривые взгляды, и еще под разные штуки, никоим образом не относящиеся к драме восставших рабов и горю несчастной любви Спартака.

Послебалетная давка в гардеробе теперь воспринималась обыденным делом, и, только выждав, пока бушующая толпа сметет вещи с вешалок, Матвей забрал пальто Лили и свою куртку.

Дома, задумчиво наблюдая за спящей женой, он рассудил, что нет никакой разницы между «верхом» и «низом» общества, что одухотворенные люди, хоть и присутствовали на балете, не опускались до драки за бутерброд, а еще они очень старые, как та старушенция в платке, и беспомощные в отчаянном одиночестве. Остальным все равно, где проявлять свою животную сущность – на базаре ли, в ресторане или на балете, как этим вечером.

В голову некстати полезли и другие мысли. Если «верх» и «низ», по сути, неотличимы в моральном аспекте, то чисто с практической точки зрения предпочтителен все же «верх». Там хотя бы нет старого потрепанного свитера и ржавого «бигфанта».

Туров ужаснулся, но быстро взял себя в руки. Ничего! Он не откажется от «бигфанта» и свитера и будет ими пользоваться в знак верности правильным взглядам. Только не завтра, «бигфант» и так простоял в гараже уже долго, потерпит с денек-другой! Не продал же его Матвей!

Для новой точки подскока «Пуля» арендовала в районе «Победителя» помещение, где вскорости планировалось произвести косметический ремонт, установить диспетчерский пульт и несколько двухъярусных кроватей. Сейчас лишь одна из них, еще в упаковочном полиэтилене, дожидалась мелкой досборки в углу. В здешнюю предстартовую пустоту Кремов и прибыл на выходные – отрешиться немного от обыденности, а заодно постеречь новое имущество.

Первый день Игорь отсыпался до обеда. Тыщу лет не спалось столь сладко! Тишина за окном стояла неимоверная. Подумалось, не погорячился ли Матвей с выбором «Победителя» для офиса, не просчитался ли? Такая глухомань с коммерческой точки зрения обещала отдачу лишь в далекой перспективе, но кого здесь курьерам предстояло обслуживать сейчас?

Беспокойства раздумья не вызвали.

Сердце подсказывало, что первородный дух «Пули» неизбежно перенесется именно сюда – место тихое, как еще недавно Садовый мост, удобное (один широченный подоконник чего стоит – через него наверняка будут выбираться к мотоциклам курьеры), дешевое и уютно тесное. У входной двери появится тумбочка, на ней Черный Властелин и пластиковое корытце для печенья. Печенье окажется хронически редким гостем, но крошки постараются убедить всякого: оно иногда бывает. Чайник мгновенно измажется, спираль покроется накипью, и на подогрев воды начнут уходить десятилетия… Как же здорово!

Единственное окно смотрело во внутренний двор заброшенной металлобазы, по периметру которой тянулся забор из кирпича с останками колючей проволоки на гребне. Трехэтажное монументальное здание конторы в целом сохранилось неплохо, вот только использовалось слабо: помимо «Пули» в нем расположились малочисленная администрация владельца, какие-то прощелыги лотерейники да охранник с собакой. Этот имел просторную каморку у проходной.

Игорь отошел от окна, присел на шуршащий краешек кровати, достал из сумки зубную щетку. После разрыва с прежней жизнью он никогда не распаковывал сумку полностью. Так, пользовался большим отделением с одеждой и туалетными принадлежностями, редко подбрасывал в потайной кармашек наличность, но оставалось нетронутым маленькое отделение с мелочевкой. Не доходили руки. Несмотря на скромные размеры и не самое габаритное содержимое, туда можно было запросто провалиться, ведь главное не вещи, а привязанные к ним воспоминания.