Иван Беденко - Код человеческий [litres]

Мозг мотоциклиста, по сравнению с тем же инструментом иных водителей, выполняет гораздо больше вычислительных операций за единицу времени, ведь ему приходится работать в трех измерениях и подвергаться нерядовым перегрузкам. Ситуацию усугубляет понимание собственной незащищенности. Поэтому мотоциклист, как адреналиновый солдат, всегда начеку, с обостренными инстинктами и вкалывающим на всю катушку интеллектом. Лишь так обеспечивается безопасность «мягкого» двухколесного в мире твердых металлических повозок.

Состояние неопределенности с Большой экспедицией никак не влияло на процесс отмирания прежней жизни Игоря. Обратной дороги все равно не было. Он больше не заводил друзей, не строил планов, связанных с покупкой жилья или чем-то подобным, хотя средств на ХАЭНе скопилось неприлично много: деньги, словно кинутая женщина без гордости, теперь липли с отчаянной горячностью! Будь они взаправду живым существом, в этом можно было бы разглядеть целую драму.

Лишь Юкэ почему-то сохраняла актуальность, беседы с ней не катились по инерции, как с остальными. Например, напарники разрабатывали тактику совместного движения в различных дорожных ситуациях, при этом амазонка наизусть выучила ТТХ «Супер-В», чтобы соизмерять его возможности с возможностями «Ящера». Игорь обстоятельно растолковывал о роли ведомого, о том, что ей крайне важно выполнять его инструкции в пути, ведь ведомый лучше видит обстановку вокруг лидера, а значит, быстрее ее оценивает.

– Ты мой ангел-хранитель, получается? – с улыбкой воскликнула Юкэ однажды. – Никогда бы не подумала, что все так сложно. Целая наука почти.

Наверное, она права. Если б доставка пакетов стала их делом на десятилетия вперед, то ее правила сложились бы в науку. Пока же Нерв мобилизовал лишь свои специфические знания.

Как-то ему подумалось: а знает ли Юкэ о том, что их спайка может в любой момент распасться? Игорь осторожно поинтересовался. Оказалось, она знала.

– Матвей планирует отправить тебя в грандиозное соло. Гораздо более длинное, чем любое из моих, – задумчиво произнесла Юкэ. – Это грустно.

– Почему же?

– Попахивает чем-то роковым, как по мне. Не находишь?

Если б она знала, как попахивало! Кремов даже по-дурацки рассмеялся на ее предположение, не встретив никакой веселости в ответ.

С Юкэ баланс возвращался в точку «М», словно Игорю и не предстояло вскоре оставить за спиной Защекинск, «Пулю», ребят, почти родное «вне игры», хронический пассив, чтобы истратиться на что-то большое, важное и магнетически притягательное.

Вмире существовал еще один человек, который для Игоря не мог потерять важности. Казимиров.

Учителя Нерв навещал регулярно, не интересуясь, нуждается ли в этом старик. Конечно, тот всегда нуждался, но вслух ничего попросить не мог, такова была его природа.

– У меня предчувствие, что тебе нужно быть осторожным, Чижик. Ты говорил о предстоящей командировке. Далеко? – произнес Евгений Митрофанович во время очередной встречи с Игорем.

– Да. Если мерить единицами субъективного континуума, то и вовсе… Собираюсь к северо-восточному кордону съездить, может, к родственникам наведаться.

Казимиров сосредоточенно посмотрел на ученика, и тот поспешил отвести глаза. Запоздало, без всякой надежды: не спрячешься. Спустя две секунды профессор уже напряженно размышлял, погрузившись в себя.

Они продолжали молча гулять по парку в течение получаса. Игорь терзался угрызениями совести. Нужно было раньше рассказать старику! И не так – скупо, по-ребячески неуклюже, а напрямую. Хорош!

– Вот что, – наконец прервал молчание Казимиров, – есть соображения на сей счет.

– Вы не сердитесь на меня? – тут же виновато вставил Игорь.

– Я еще не определился, – улыбнулся Евгений Митрофанович, – и не перебивай старших. Так вот, в Молчановке держат некоего Дроздова. Твоя задача – добиться свидания с ним. Старый прощелыга знает нечто интересное о Солнечном.

Краска залила лицо Кремова. Кровь словно вскипела, собравшись у щек и носа. Взгляд учителя беспощадно прожигал, вызывал еще большее чувство вины.

– Я собирался рассказать, честно, – жалобно выдавил Игорь.

– Удивительно, как я сразу не сообразил, Чижик! – с торжеством и в то же время легкой досадой провозгласил Казимиров. – Провел меня почти!

Он искренне радовался выигранной у ученика дуэли и похлопывал того по плечу, улыбаясь фирменной хитрой улыбкой. Сейчас профессор напоминал себя прежнего. Впрочем, веселость его прошла так же внезапно, как и началась.

– Ладно, проехали. Повторюсь, тебе нужно быть осторожным. Теперь я в этом уверен еще больше. Не шуми, не оставляй следов, не затягивай с отъездом, – наставлял Казимиров, а затем после паузы добавил: – Ты же не удивлен моим предостережением?

– Нет, не удивлен, – спокойно произнес Игорь. – Вы – единственное, что пока связывает меня с Ульем. Остальное: эти пафосные парковки, кованые ограды, нравы нынешних курсантов – не навевает и капли ностальгии. В свежеокрашенном корпусе отрабатывают навыки Нервы-машинисты… Нет, эти люди вовсе не Нервы, а просто машинисты. Именно оттуда, из их естества прежде всего исходит опасность, что бы вы ни подразумевали сегодня. Настолько ли она избирательна, чтобы угрожать лишь мне? Сомневаюсь, Евгений Митрофанович, скорее волной смоет всех людей, способных чувствовать. Останутся биороботы. Рушится мир, в котором я был нужен, по правилам которого жил, и даже если машинная армия не станет выискивать целенаправленно каждого Нерва, то нас все равно вкатает в асфальт новой реальностью.

Казимиров сник и осунулся. Сейчас, когда он не улыбался кончиками губ, морщины под глазами не казались мимическими складками и старили учителя ужасно, будто шагнул он разом лет на двадцать вперед – за грань хлопка.

– Я знаю, – почти прошептал Казимиров, – я все знаю, мой мальчик. Больно, что твоему поколению пришлось вступить в неравную схватку с уродом Мегаполиса, схватку за право остаться нормальными людьми. Больно, что мы, старики, проморгали угрозу, когда еще можно было задушить ее в зародыше.

– Не согласен! – вспыхнул Игорь. – Вам не кажется, что такое повторяется циклично? Мы же изучали историю, общество все время дрейфует к безнравственности, к сытости… К сожалению, только горе возвращает людей к истокам. Может, сейчас происходит то же! Тем более вы боритесь, и мы наследуем ваши знания. Девочка и мальчик у вас сейчас, опять же… Цепь не прервется, а значит, не умрет и надежда. Нет никакой вашей вины.

Профессор поморщился, словно от болезненного спазма, и неопределенно кивнул. Разговор расшевелил его самую тяжелую рану. Некоторое время понадобилось, чтобы справиться с эмоциями. Наконец старик произнес: