Эрнст Юнгер - Стеклянные пчелы [litres]

Если у кого-то завелось собственное мнение по поводу легенды о белых флагах, то уж лучше держать это мнение при себе, особенно если в деле замешана страсть. Наверное, я своим своемыслием заставил Дзаппарони опасаться, что если он возьмет меня на работу, то получит еще одного склочника. А Тереза между тем сидит дома и ждет.

Птицы молчали. Я снова услышал бормотание ручья среди зноя. Я встрепенулся. Я с утра нервничал и пребывал в состоянии человека, который побежал за хлебом. В таком настроении сон поражает нас, как вор.

Должно быть, я задремал ненадолго, солнце почти не сдвинулось с места. Сон на солнце меня разморил. Я никак не мог собраться и опомниться. Окружение было недружелюбное. Вот и пчелы, казалось, закончили свой полуденный перерыв. Воздух звенел от их жужжания. Они носились над поляной, ныряя в белую пену цветов, проносясь в ней и погружаясь в нее еще глубже. Они висли на гроздьях белого жасмина, что рос вдоль тропинки, цветущий клен рядом с беседкой гудел от пчелиного роя, как большой колокол, который давно прозвонил полдень.

В цветах недостатка не было, это был один из тех годов, когда, по выражению пчеловодов, даже деревянные колья в заборе источают мед.

И все-таки было что-то совсем чуждое в этом мирном пчелином деле. Если не считать лошадей и всякой охотничьей дичи, я плохо разбирался в животных, у меня в этом деле не было вдохновителя. В ботанике я разбираюсь лучше, потому что наш учитель ботаники был одержим своим предметом и водил нас часто на экскурсии. Как много в нашем становлении зависит от таких людей. Если составить список зверей, каких я знаю, хватит и одного листочка бумаги, особенно всяких паразитов, которых легионами производит природа.

Но, как бы то ни было, я хотя бы примерно знаю, что представляет собой пчела, оса или шершень. И вот когда я сидел в беседке и наблюдал за этим роением, несколько раз мимо меня прошмыгнули существа, как мне показалось, какие-то не такие, чужеродные. Я доверяю своим глазам, я их не только на охоте натренировал. Я без труда проследил глазами полет одного из этих насекомых, пока оно не село на цветок. Тогда я вооружился биноклем и убедился, что был прав.

Как бы мало ни разбирался я в насекомых, я почуял что-то неведомое, необычное, чудно́е, все равно как насекомое с луны. Таким творец-демиург создал бы пчелу в тридевятом королевстве, если бы один раз услышал о ней.

Существо никуда не торопилось, предоставляя мне возможность разглядеть его; кроме того, вокруг, как рабочие в воротах фабрики при звуке сирены, стали одно за другим появляться такие же. Эти пчелы обращали на себя внимание, в первую очередь, своими нестандартными размерами. Они были не столь велики, как те, что встретились Гулливеру в стране Бробдингнег, когда ему пришлось защищаться от них шпагой, но все же значительно крупнее обычной пчелы или даже шершня. Размером с грецкий орех, еще не спелый, зеленый. Крылья у них двигались не как у птиц или насекомых, но неподвижно присоединялись к туловищу, как крылья самолета или стабилизаторы.

Но ладно бы еще размер, так ведь еще эти существа были совершенно прозрачные. Мне удалось представить себе их очертания в основном благодаря их бликам, рефлексам в солнечном свете. В чашечке цветка, куда они проникали своим хоботком, как стеклянным зондом, они были почти невидимы.

Я так загляделся на них, что забыл о месте и времени. Подобное изумление охватывает нас во время представления какого-нибудь механизма, в форме и движении которого нам открывается нечто неведомо новое. Если человек из эпохи бидермейер каким-то волшебством попадет в наше время, то наша повседневная суета покажется ему монотонной неразберихой. Когда пройдет первое изумление, придет определенное понимание, осознание, представление о порядке вещей. Он начнет различать мотоциклы, легковые автомобили и грузовики.

Таково было и мне, когда я понял, что речь идет не о новом биологическом виде, но о механизмах. Дзаппарони, дьявол, опять обманул природу, вернее, придумал, каким устройством восполнить ее несовершенство, сокращая и ускоряя рабочие процессы. Я усердно водил биноклем, чтобы уследить за существами, которые, словно брильянтовые пули, сновали туда-сюда. Я уловил их тихое посвистывание, которое прерывалось, когда они задерживались у цветка. А сзади, возле ульев, которые теперь стояли не в тени, а на солнце, эти звуки сливались в одно тонкое непрерывное «бзззз». Какими же гениальными расчетами удается избежать столкновения этих механизмов, когда они роятся перед ульем, прежде чем каждый впишется в свой шлюз?

Я наблюдал за этим процессом, захваченный и, признаюсь, с удовольствием, какое вызывают у нас всякие технические чудеса. Среди посвященных такое удовольствие считают признанием, это несомненный триумф духа и интеллекта. И триумф Дзаппарони был бесспорен, тем более что он, как я заметил, работал сразу с несколькими системами. Я отметил, что на поляне и в кустах роились сразу несколько видов моделей, аппараты различных пород. Особенно крепкие сильные экземпляры этих зверей оснащены были целым набором хоботков, которые они запускали в цветущие гроздья. Другие наделены были захватывающими лапками, которые сжимали цветки, как деликатные щипцы, и выжимали из них нектар. В любом случае эти устройства оставались для меня загадкой. Очевидно, этот сад служил Дзаппарони экспериментальным полигоном.

Время шло, а я не мог оторваться от своих наблюдений. Понемногу я стал вникать и в строение, и в устройство, и в систему этих существ. Пасека выстроилась вдоль стены. Некоторые из ульев были обыкновенные, как положено, но были и прозрачные, сделанные как будто из того же материала, что и сами эти искусственные пчелы. В старых ульях обитали обычные пчелы. Видимо, это племя должно было лишь подчеркнуть масштаб триумфа инженерной мысли над природой. Дзаппарони наверняка вычислил, сколько нектара перерабатывает один рой за день, за час, за секунду. И теперь он проводил сравнительные испытания пчел настоящих и своих автоматов.

У меня создалось впечатление, что Дзаппарони этими своими расчетами только сбивает насекомых с толку, потому что я наблюдал, как настоящая пчела подлетала к цветку, но если до него уже успел дотронуться стеклянный конкурент, тут же улетала. Если же настоящая пчела успевала первой вытянуть из цветка нектар, то после нее всегда оставалось еще что-нибудь на десерт для стеклянной. Отсюда вывод: творения Дзаппарони работают эффективнее, то есть высасывают из цветка все. Неужели после прикосновения стеклянного зонда сила цветка иссякала?

Как бы то ни было, ясно было одно – Дзаппарони снова сделал открытие. Я наблюдал роение в стеклянных ульях, в большой степени упорядоченное и методичное. Люди веками пытались разгадать тайну существования пчел, и вот я, в течение часа наблюдая за изобретением Дзаппарони с моего садового стула, уже приобрел некоторое представление об этом.