Эрнст Юнгер - Стеклянные пчелы [litres]

Стеклянные ульи отличались от обычных, на первый взгляд, большим количеством летков [19] Лето́к – отверстие в улье для вылета пчел. . Они больше напоминали автоматическую телефонную станцию, чем ульи. Это были даже и не настоящие летки, так как пчелы не влетали в устройство. Я не видел, где они отдыхали или останавливались, в общем, где у них гараж, они же не все время были в работе. Во всяком случае, внутри улья им как будто и делать-то было нечего.

Летки больше выполняли функцию автоматических разъемов или отверстий в штепсельном контакте. Пчелы подлетали к отверстиям, как будто магнитом притянутые, втыкали свои хоботки и из своих стеклянных недр впрыскивали внутрь собранный нектар. После этого их выталкивала наружу какая-то сила, все равно как выстрел. И все это движение туда-сюда происходило на приличной скорости, но без столкновений. Шедевр, что и говорить. Вся это масса отдельных модулей двигалась с идеальной четкостью по какому-то единому централизованному принципу управления.

Налицо был целый ряд упрощений, сокращений и регулирований естественного процесса. Так, например, редуцирован был процесс производства воска. Не было никаких сот, никаких признаков подразделения на самок и самцов, отчего улей превращался в идеальное предприятие, начисто, правда, лишенное хоть какой-либо эротичности. Не видно было ни отложенных яиц, ни личинок, ни пчелиной царицы, ни трутней. Если уж придерживаться аналогии, то новое творение Дзаппарони было совершенно бесполым. Опять он упростил природу, упразднил трутней, оптимизировал пчелиную экономику. У него с самого начала по замыслу не было ни самцов, ни самок, ни пчеломатки, ни пчел-кормильцев.

Если я правильно помню, нектар, который пчелы поглощают из цветка, у них в желудке перерабатывается и претерпевает различные изменения. Даже от этих усилий Дзаппарони избавил своих созданий и заменил централизованным химическим процессом. Я видел, как бесцветный нектар впрыскивается в отверстия, попадает в систему стеклянных трубочек, где постепенно меняет цвет. Сначала приобретает желтоватый оттенок, потом становится соломенно-желтым и, наконец, достигает дна улья в виде великолепного медового.

Нижняя часть улья служила, очевидно, резервуаром, или накопителем, который постепенно наполнялся светящимся медом. Я мог наблюдать, как растет уровень содержимого, по шкале, нанесенной на стекло. Пока я разглядывал кусты и поляну через бинокль, запас меда в стеклянных ульях вырос на несколько делений.

Судя по всему, за этим процессом наблюдал не я один. Я различил еще несколько автоматов другого рода, которые обозревали ульи, застывая перед каждым из них, как бригадир или инженер в мастерской или на стройке. Среди роя пчел они выделялись своей серой дымчатой окраской.

Увлеченный всем этим производством, я совсем забыл, что вообще-то жду Дзаппарони. Хотя он незримо присутствовал в своем саду, как вездесущий шеф. Я живо ощущал силу и всласть, которые управляли этими аппаратами.

В самой глубине технического процесса, когда техника уже выходит за рамки обыденного, захватывает уже не столько экономика, даже не власть, но игра. Очевидно, мы захвачены этой игрой, этой полемикой духа, уже за пределами математики. Наука заканчивается, начинается предчувствие, судьбоносный призыв, придание образа.

Эта игра заметнее всего в миниатюре, нежели в гигантских масштабах. Глаза масс грубы, массам подавай размах и движение. А между тем у комара органов не меньше, чем у Левиафана.

Вот что приковало меня к испытаниям Дзаппарони, как ребенка, так что я забыл время и порядок. Я даже не подумал, что это может быть опасно, хотя стеклянные создания свистели мимо меня, как пули. Как будто пущенные из ружья, они выстреливали от ульев в кусты, сверкающим ковром покрывали поляну с цветами, снова кидались к ульям, задерживались, сбивались в плотный рой, в котором синхронно от одной собирательницы к другой передавался неслышный зов и невидимый знак сбросить свою добычу – это был завораживающий восхитительный спектакль. Даже не знаю, что меня больше поразило: изобретение отдельных искусственных особей или их гармоничная согласованность. Может быть, меня до глубины души поразила эта танцевальная слаженность и сила этого зрелища, действо высшего порядка, движимое неведомой властью без определенной цели.

После того как я с чрезвычайным увлечением целый час наблюдал за процессом, я полагал, что если и не постиг технической тайны, то по крайней мере уловил систему этого устройства. Едва только я так подумал, как уже готов был критиковать изобретение и обдумывал, как его можно было бы улучшить. Этот непокой, эта неудовлетворенность меня удивили, хотя они в характере у моего поколения. Предположим, где-нибудь в Австралии нам встретится некий зверь, какого мы никогда прежде не встречали, мы, конечно, удивимся, но не станем же мы обдумывать, как его усовершенствовать. Хотя это уж насколько наша личность творческая.

Критический взгляд на технику имеет сегодня любой мальчик, стоит только подарить ему велосипед. Что касается меня, то меня выдрессировали как следует, пока я занимался танковой приемкой. Тогда всегда было о чем поторговаться, и у меня на оружейных заводах была репутация типа, который требует невозможного. Расчет в таких конструкциях прост: задача танка – наиболее разумное распределение огнестрельного потенциала, движения и безопасности. Каждый из этих факторов может быть улучшен только за счет других. Безопасность стоит на последнем месте. Затраты не имеют значения, как и комфорт. С гражданским транспортом все по-другому. Здесь на первом месте затраты, безопасность и комфорт. Повышенные требования к скорости. Скорость ведь – принцип нашего времени. Оттого и берутся жертвы не только на войне, но и в мирной жизни.

При взгляде на изобретения Дзаппарони хотелось задать вопрос о стоимости. Стеклянные создания, судя по всему, относились к категории люкс, и каждая такая пчелка, я допускаю, могла стоить как автомобиль или самолет. Дзаппарони, разумеется, после испытаний пустит их в серийное производство, как это случается со всеми изобретениями. Очевидно, такой стеклянный рой, или даже несколько пчелок, может за один майский день произвести больше меда, чем настоящий рой за целый год. Они же способны работать и в дождь, и ночью. Но стоит ли производство меда таких затрат?

Хорошо, мед всегда пользуется спросом, как лакомство, но стоит ли так удорожать процесс его производства за счет автоматизации? Не проще ли усовершенствовать только химический процесс? В Провансе, помнится, в Грасе я бывал в химической лаборатории, где из миллионов цветов производили эссенции для парфюмерии. Там растут апельсиновые леса, поля фиалок и туберозы, целые холмы лаванды. Таким же путем можно производить и мед. Можно эксплуатировать поля, как наши угольные залежи, из которых тянут не только горючее, но и бесчисленные химикаты, эссенции, краски, лекарства всякого рода и штапельное волокно. Удивительно, что до сих пор никто не додумался.