Колсон Уайтхед - Подземная железная дорога [litres]

Впечатляющий набор металлических инструментов был разложен тут же рядом, на подносе. Выбрав из них самый чудовищный, представлявший собой стальное жало, насаженное на стеклянный цилиндр, он сказал:

– А теперь нам понадобится взять кровь.

– Зачем?

– Анализ крови – это как санитарный кордон на границе. Кровь может очень многое сообщить. О заболеваниях. Об их развитии.

Сестра цепко ухватила Кору за руку, а доктор Кэмпбелл вонзил в нее иглу. Вот почему, сидя в коридоре, она время от времени слышала доносившиеся из кабинетов вопли. Теперь пришел ее черед вопить. Когда все было кончено, она вышла в коридор. Женщин в нем больше не осталось, все стулья были заняты одними мужчинами.

С того дня на десятом этаже Гриффина Кора не была ни разу. От миссис Андерсон она узнала, что, когда открыли новую больницу, кабинеты врачей государственной практики были перенесены туда, а помещения на этаже, вставил мистер Андерсон, мгновенно сдали в аренду. Врач миссис Андерсон принимал пациентов в кабинете на Мейн-стрит, на втором этаже, над мастерской по изготовлению очков. Дело свое он, судя по всему, знал. За то время, пока Кора служила у Андерсонов, хозяйка стала много спокойнее. Припадки, дни, проведенные за закрытыми дверями в комнате с опущенными шторами, скандалы с детьми – все это теперь проявлялось значительно реже. Выходит, назначения врача – пилюли и пребывание вне дома – помогли.

С субботней стиркой Кора провозилась до ужина, а потом пора было собираться на гулянье. Она надела новое синее платье, красивее которого в лавке для цветных не было. Кора старалась там почти ничего не покупать из-за дороговизны. Она делала покупки для хозяев и с ужасом поняла, что в их местном магазине все было раза в два-три дороже, чем в «белых» лавках. За платье просили ее недельное жалованье, так что пришлось записать его на счет. Вообще-то Кора жила очень экономно. Деньги в ее жизни были вещью новой и не очень предсказуемой, потому что имели привычку неожиданно тратиться сами собой. Ее молодые соседки залезали по уши в долги и любую мелочь должны были записывать на счет, причем Кора отлично понимала, как это получалось. После того как город вычитал из ее жалованья деньги за стол и кров в дормитории, да еще по мелочи за содержание здания и школьные учебники, на текущие расходы почти ничего не оставалось. Так что покупки приходилось записывать на счет. Ну, ничего, выходное платье покупают раз в жизни, утешала она себя.

В спальне царило радостное возбуждение, все готовились к гулянью, и Кора не была исключением. Она быстро принарядилась. Цезарь, должно быть, уже в парке.

Он ждал ее на одной из скамеек, откуда открывался вид на беседку с музыкантами, поскольку знал, что танцевать она не захочет. Теперь он стал выглядеть старше, чем тогда, в Джорджии. Его выходная одежда была с тех же полок «цветной» лавки, Кора ее мигом опознала, но держался он в ней куда увереннее, чем большинство его ровесников, тоже недавних беглецов с плантаций. Работа на фабрике пошла ему на пользу, как, впрочем, и иные обстоятельства их новой жизни. За неделю, что они не виделись, он отпустил усы.

Потом Кора заметила цветы. Она поблагодарила и похвалила букет. Он похвалил платье. Через месяц после их выхода из тоннеля он попытался поцеловать ее. Она сделала вид, что не заметила этого, а он ей подыгрывал. Когда-нибудь, в свое время, они к этому вернутся. Может, она даже поцелует его сама. Пока она в себе не разобралась.

Музыканты рассаживались.

– Я их слышал, – сказал Цезарь. – Они играют еще лучше, чем наши Джордж с Уэсли.

За несколько месяцев нового существования Кора и Цезарь перестали избегать упоминания о прежней жизни на плантации Рэндаллов. По большей части, подобные разговоры были бы понятны любому бывшему невольнику, окажись он поблизости. Плантация есть плантация. По идее, у каждого должно было быть свое лихо, но на деле все оказывалось скроенным на один манер, и в этой универсальности зла и заключалось самое страшное.

В любом случае, музыка скоро заглушит их разговоры о подземной железной дороге. Хорошо бы музыканты не обиделись на болтовню. Хотя чего им обижаться. Сами, поди, рады-радешеньки, что играют как свободные люди, а не как рабы. Что заводят мелодию не для того, чтоб обитатели невольничьей деревни отвели душу. Что исполняют ее просто в свое удовольствие.

Гулянья, по мнению надзирателей, призваны были стимулировать здоровые отношения между цветными обоего пола, чтобы душевные травмы, оставленные неволей, потихоньку рубцевались. Музыка и танцы, сладкий пунш и угощение на лужайках, в мерцающем свете фонариков – все это было как бальзам на израненную душу. А Цезарю с Корой наконец-то удавалось перекинуться словом и узнать друг у друга, как дела.

Фабрика, на которой работал Цезарь, находилась за городом, график сменный, поэтому выходные у них с Корой совпадали нечасто. Работа ему нравилась. В зависимости от объема заказов каждую неделю на фабрике собирали какой-нибудь новый механизм. Рабочие занимали места вдоль конвейерной ленты, по которой двигались будущие изделия, и каждый устанавливал свою деталь. В начале сборки на конвейере не было ничего, только разложенные кучками детали по бокам, а в конце, когда последний рабочий затягивал последнюю гайку, перед ними представал результат их труда. По словам Цезаря, видеть результат общего труда оказалось приятно – не то что на плантации, где каждый корячится сам по себе.

Работа была монотонной, но не изматывающей, каждую неделю собирали что-то иное, и это привносило элемент новизны. Смена предусматривала регулярные и достаточно продолжительные перерывы на отдых, рассчитанные каким-то ученым-теоретиком, на которого мастера и начальство без конца ссылались. Люди в цехах подобрались хорошие. В поведении некоторых до сих пор проступало тавро рабства, они будто сводили с кем-то счеты за былые унижения, жили так, словно им так и не удалось избавиться от ига нищеты и бесправия, но каждая неделя открывала перед ними новые возможности, помогая им выправляться.

Наши беглецы, встретившись, не могли наговориться. За неделю столько всего случилось. У Мейзи выпал зуб. На фабрике собирали двигатели для локомотивов – Цезарь, грешным делом, подумал, не установят ли их когда-нибудь на паровозы подземной железной дороги. Он заметил, что цены в «цветной» лавке опять подскочили, но Кора и без него это знала.

– Как дела у Сэма? – спросила она.

С местным станционным смотрителем Цезарю видеться было проще.

– Все как обычно. Причин вроде никаких, а он сияет. Какой-то придурок в салуне поставил ему фингал, так он ходит именинником, дескать, давно мечтал.