Колсон Уайтхед - Подземная железная дорога [litres]

Станция, на которую прибыл поезд, была очень похожа на ту, где они сели в вагон, только вместо лавки там стоял стол со стульями, на одном из которых примостилась корзинка. На стене горели два фонаря.

Из вагона их выпустил машинист – высокий, с белым венчиком волос вокруг лысины и сгорбленной спиной, говорившей о годах работы в поле. Утирая пот и сажу со лба, он хотел было что-то сказать, но вдруг содрогнулся от разрывающего грудь кашля. Пара глотков из фляжки помогли ему вновь обрести самообладание.

От их благодарных слов он отмахнулся:

– Работа моя такая: котел топить, следить, чтоб паровозка на ходу была, и пассажиров возить.

Он направился к кабине, продолжая наставлять их через плечо:

– Сидите тут и ждите, покудова за вами не придут.

В следующее мгновение поезд скрылся в тоннеле, растворившись в клубах дыма и грохоте.

В корзинке оказалась провизия: хлеб, половина курицы, вода и бутылка пива. Они так изголодались, что вытрясли и поделили последние крошки. Кора даже сделала глоток пива. У подножия лестницы, ведущей наверх, они ждали, готовые ко всему, очередного служащего подземной железной дороги.

Станционный смотритель по имени Сэм оказался белым парнем лет двадцати пяти и, в отличие от уже знакомых беглецам сотрудников подземной железной дороги, безо всяких закидонов. Это был крепкий веселый малый в коричневых штанах на помочах и грубой красной рубахе, которой изрядно досталось от стиральной доски. Его закрученные вверх усы топорщились от рвения. Пожав потерявшим дар речи пассажирам руки, он сказал ободряюще:

– С приездом! Вы молодцы, справились!

Он принес еще еды. Все трое сели за колченогий стол, и Сэм принялся рассказывать им о мире на поверхности:

– Вы теперь далеко от Джорджии, в Южной Каролине. Среди всех южных штатов тут самые прогрессивные взгляды на улучшение жизни цветных. Здесь вы будете в безопасности, а мы попробуем организовать вашу переброску дальше. На это нужно время.

– Сколько? – спросил Цезарь.

– Не берусь сказать. Полно народу, всех надо перевозить. Всегда только на один перегон, потому что связи практически нет. Железная дорога – дело Божие, но управлять ей – не дай Бог.

Он с видимым удовольствием смотрел, как они уписывают принесенную провизию.

– Кто знает, может, приживетесь тут и захотите остаться. Я же говорю, в Южной Каролине все совсем по-другому.

Сэм сходил наверх и вернулся с узелком одежды и кадушкой воды.

– Вам надо помыться. Это для вашего же блага.

Чтобы не смущать их, он присел на ступеньки и отвернулся.

Цезарь предложил Коре мыться первой и тоже отошел к лестнице.

Кора знала, что такое быть голой пред другими, но такая деликатность ее тронула.

Первым делом надо было умыться. Она была грязная, вонючая, а когда полоскала и отжимала тряпку, которой терла себя, с нее текли темные струйки. Новая одежда оказалось не грубой невольничьей робой, а платьем из настолько невесомого ситца, что все ее тело внезапно задышало чистотой, словно его тщательно отскребли с мылом. Это было скромное голубое платьице, очень незатейливое, но она никогда в жизни ничего подобного даже в руках не держала. Хлопок уходил с плантации в одном виде, а теперь возвращался к ней преображенным.

Когда Цезарь закончил мыться, Сэм вручил им документы.

– Но тут чужие имена.

– Отныне они ваши. Их надо будет выучить и придумать себе биографию. Вы же беглые.

Не просто беглые. Очень может быть, что еще и убийцы. С того момента, как из сарая с цепями они спустились на станцию, Кора ни разу не вспоминала о мальчишке с проломленной головой. Глаза Цезаря сузились. Он, судя по всему, подумал о том же. Нужно было рассказать Сэму о ночной стычке в лесу.

Их новый знакомец никого осуждать не стал. Участь Милашки его искренне опечалила, о чем он прямо сказал:

– Но я про это ничего не слышал. Досюда, правда, такие вести не долетают. Мальчик вполне мог поправиться, хотя вам это уже вряд ли поможет. Так что новые имена вам пригодятся.

– Тут написано, что мы являемся собственностью Соединенных Штатов Америки, – прочитал Цезарь.

– Это ничего не значит. В газетах пишут, что белые переселяются в Южную Каролину целыми семьями. Все бросают и едут аж из самого Нью-Йорка, потому что там нет таких возможностей. Едут вольные негры, и мужчины, и женщины, невиданным потоком. Часть из них в прошлом беглые, но, по понятным причинам, никто не говорит, какая именно часть. Большинство цветных государство честно выкупило. Это либо спасенные от колодок, либо те, кто должен был пойти с молотка при продаже поместий. Агенты отслеживали крупные торги. По большей части, землю продавали те, кто воротил нос от сельского хозяйства. Бывает, что даже в старых плантаторских семьях с их многолетним укладом и традициями находится тот, кому сельская жизнь не по вкусу. На дворе-то новое время. И таким государство предлагало на очень выгодных условиях перебираться со своих плантаций в большие города, гарантируя подъемные, ссуды и налоговые льготы.

– А как же рабы? – спросила Кора.

Финансовые тонкости ей были невдомек, но она сразу чувствовала, когда речь заходила о живых людях, которыми торговали, как вещами.

– Рабы получают еду, жилье и работу. Чтобы жить, где хочется, жениться на том, кто по сердцу, растить детей, которых у родителей никто не отберет. И работу им предлагают хорошую, не то что на плантациях. Да вы скоро все сами увидите.

Сэм помнил, что среди документов, кажется, была и купчая, которая что-то там ограничивала, но ничего серьезного им не угрожало. Все бумаги были выправлены их доверенным лицом в Гриффин-билдинге.

– Ну что, – спросил Сэм, – готовы?

Цезарь и Кора посмотрели друг на друга, потом Цезарь подал ей руку, как заправский джентльмен:

– Прошу вас, миледи!

Кора невольно расплылась в улыбке, и все трое вышли из-под земли на свет божий.

Правительство выкупило Бесси Карпентер и Кристиана Марксона во время публичных торгов по ликвидации имущества несостоятельного должника в Северной Каролине. Сэм помог им это затвердить, пока они шли пешком до города. Сам он жил в двух милях от него, в доме, доставшемся ему от деда. Его родители всю жизнь торговали медной кухонной утварью, на Мейн-стрит, главной торговой улице, у них был собственный магазин, но когда их не стало, Сэм избрал для себя иную стезю. Семейное дело он продал одному из переселенцев, приехавших в Южную Каролину на поиски лучшей доли, а сам нанялся в салун под названием «Дрейф», который держал его добрый знакомый, так что атмосфера заведения была ему по вкусу. Сэму нравилось вблизи разглядывать человеческий зверинец. Выпивка развязывала людям языки, так он узнавал подноготную города. График ему полагался свободный, что было необычайно важно для его второй работы. Под сараем рядом с его домом, совсем как у Ламбли, находилась станция подземной железной дороги.