Колсон Уайтхед - Подземная железная дорога [litres]

Сибил презирала Минго – его изворотливость и вечное желание словчить; за личиной рубахи-парня ей виделся тиран и властолюбец. Его овевал ореол легенды: слыханное ли дело, работая по выходным, он сумел выкупить на волю сперва жену, потом детей, а потом и себя самого. У Сибил этот титанический труд на отхожем промысле доверия не вызывал: просто Минго сказочно повезло с хозяином. На ферме он прослыл оппортунистом, донимавшим остальных собственными теориями о пути развития цветного населения. Не пройдет и месяца, как с этой кафедры Минго и Ландер обратятся к общему сходу, который должен будет решить, с кем их будущее.

Кора по большей части разделяла чувства Сибил по поводу Минго. Сам он ее не жаловал, поскольку беглые, по его мнению, привлекали к ферме дополнительное внимание, а когда узнал, что на Коре, кроме всего прочего, висит убийство, она просто перестала для него существовать. Но все-таки человек вытащил из рабства семью, хотя сам до воли мог и не дожить, – и это был подвиг. В первый день занятий дочери Минго – Аманда и Мария – прочувственно декламировали Декларацию независимости, обе такие душеньки! Но хитрым речам их отца Кора не верила. Что-то в ухмылке Минго напоминало ей Блейка, самовлюбленного кобеля из прошлого. Минго не отбирал у нее грядку, чтобы построить будку для своей собаки, но было понятно, что ему тоже палец в рот не клади.

Глория объявила, что совсем скоро их ждут музыка и танцы. Нынче вечером в зале не было «высоких гостей» – так Валентайны называли янки с северным выговором в дорогом платье, – хотя кое-кто из жителей округа приехал. Глория попросила гостей встать, когда представляла их присутствующим. Но вот с формальностями было покончено.

– На десерт после вкусного ужина мы приготовили еще одно угощение, – продолжала Глория. – Это молодой талант, который выступает здесь не в первый раз, так что вы его узнаете.

В прошлую субботу перед ними выступала беременная оперная дива из Монреаля. В позапрошлую – скрипач из Коннектикута, который довел половину присутствовавших женщин до слез – так они расчувствовались. А сегодняшний вечер принадлежал поэту по имени Рамси Брукс, строгому, стройному, облаченному в черный костюм с черным бантом, повязанным на шее, отчего он смахивал на заезжего проповедника.

Три месяца назад поэт уже приезжал на ферму с делегацией из округа Огайо. Поездку с целью выяснить, соответствует ли ферма Валентайнов своей репутации, организовала престарелая белая леди, посвятившая жизнь делу освобождения негров. Эта вдова богатого бостонского адвоката собирала средства на разнообразные рискованные предприятия, уделяя особое внимание печати и распространению «цветной» литературы. После одного из выступлений Ландера она организовала публикацию его автобиографии, причем привлекла к этому типографию, прежде бесперебойно печатавшую трагедии Шекспира. Первый тираж красивого томика с тисненым золотом именем автора – Элайжа Ландер – разошелся в считаные дни. А сборник стихов самого Рамси, по словам Глории, должен был выйти в следующем месяце.

Поцеловав хозяйке руку, поэт попросил у присутствующих позволения познакомить их со своим творчеством. Обаяния ему было не занимать, тут Кора ничего не могла сказать. По рассказам Джорджины, он строил куры одной из девушек, работавших на мызе, но, судя по обилию расточаемых комплиментов, этот юноша был открыт для сладких тайн бытия.

– Кто знает, что уготовано нам судьбой, – вздохнул он, обращаясь к Коре, в день своего первого приезда на ферму, – и что за люди будут дарить нас своим вниманием…

В этот момент рядом словно из-под земли вырос Рой и утащил ее прочь от медовых тенет поэта.

Тогда Кора еще не догадывалась о намерениях Роя. Знай она заранее, какой мукой обернутся его отлучки, ни за что бы его не привечала.

После благосклонного согласия Глории поэт откашлялся и приступил к декламации:

– Светлый образ мне явился, чрез поля стремясь, Серафимовы крыла, щит с мечом разящим…

Голос его то взмывал, то срывался, словно уносимый в сторону встречным ветром.

Посетители молельного дома согласно кивали и вздыхали в такт. Наблюдая за реакцией публики, Рамси едва сдерживал улыбку. Кора разбирала его стихи через слово: вот явление какого-то высшего существа. Страждущий, в ожидании знамения свыше. Беседа, в которой участвуют желудь, молодой побег и могучий старый дуб. Приношение инженерному гению Бенджамина Франклина. Все эти вирши, так похожие на молитвы, творимые в душевном сокрушении, ее совершенно не трогали. Легко сказать, уповай на Божий промысел. Поэзия и молитва отвлекают человека от беспощадности механизмов мироздания и закладывают ему в голову гибельные мысли.

После декламации пришло время музыки – среди новых обитателей фермы были те, кто умел играть. Заворожив публику картинами полета и освобождения, поэт отменно подготовил ее к танцам. А если от этих слов людям становилось веселее, кто такая Кора, чтобы их разуверять? В его героях они стремятся увидеть частицу себя, приделывая к его поэтическим образам собственные лица. Кем они видят себя: Бенджамином Франклином или одним из его изобретений? Скорее вторым, ведь раб – бездушное орудие труда. Но здесь рабов не было. Были те, кого числят чьей-то собственностью. Где-то. Но не здесь.

Ничего подобного ферме Валентайнов Кора даже представить себе не могла. Они сотворили чудо, и сейчас вокруг нее находились материальные подтверждения этого чуда, более того, она сама стала его частью. Она поторопилась принять на веру лживые посулы Южной Каролины, и теперь бо́льшая часть ее души отторгает сокровища фермы Валентайнов, несмотря на то что каждый день уцелевшая часть расцветает новой благодатью: прикосновением детской ладони, страхом за человека, который пришелся по сердцу.

Рамси завершил приготовления к танцам призывом утолить тягу к прекрасному, которой подвластны и стар, и млад, «дабы священный Аполлонов пламень возгорелся в сердце каждого смертного». Кто-то из новеньких отпихнул кафедру – знак для музыкантов и для Коры, что пора. Сибил, уже изучившая привычки подруги, поцеловала ее на прощанье. После духоты молельного дома снаружи было холодно и темно. До Коры доносился скрежет скамей, которые отодвигали к стенам, чтобы освободить место для танцев. Человек, мимо которого она прошла по дорожке, воскликнул:

– Куда же вы, барышня? Вам в другую сторону!

Подойдя к дому, она увидела Роя, привалившегося к столбику крыльца. Она сразу узнала его в темноте.

– Как только заиграло банджо, я сразу понял, что ты вот-вот появишься.

Засветив лампу, Кора тут же увидела у него синяк под глазом, большую изжелта-фиолетовую припухлость.