Егор Радов - Змеесос [litres]

– Мы горды тем, что отправляем за деньгами именно тебя! – сказал большой начальник в заключение длинного доклада о сущности происходящих событий.

Яковлев кивнул и помахал ручкой. Собравшиеся люди громко приветствовали его криками и лозунгами. Некоторые скептики кричали: «Покажи голый живот!», но их тут же арестовывали. Наконец митинг закончился, и Яковлева проводили в самолет, который быстро взлетел.

В самолете стюардессы окружили Яковлева вниманием и делились с ним советами об уходе за ребенком.

– Мне это не обязательно! – говорил Яковлев. – Вся страна будет заботиться о моем сыне.

Около двери в туалет к нему однажды подошла молоденькая стюардесса и шепотом спросила его:

– А кто мать ребенка?

– Вас это не касается, – сказал Яковлев, покраснев.

– Я тоже хочу, чтобы мой любовник забеременел, – сказала тогда она, заплакав. – Мне надоело это делать одной!

– Все впереди, – назидательно ответил ей Яковлев и пошел в туалет.

Когда самолет прилетел, вся Америка встречала Яковлева, раскрыв ему объятия. Его тут же посадили в машину марки «Форд» и повезли в какую-то торжественную обстановку, чтобы вручить миллион долларов. Там, на глазах всей толпы, Яковлев вошел в рентгеновский аппарат, и ему просветили живот. Изображение настоящего младенца появилось на экране, и американский народ, увидев истинность происходящего, взвился овацией и чуть было не смял кордоны полиции, окружающие уникальную мужскую особь. Кое-кто обратил внимание, что у мальчика (а это действительно был мальчик) над головой сиял некоторый нимб.

– Вы, случайно, не Бог? – спросил репортер Джон Смит довольного Яковлева.

– Конечно, я – бог! – серьезно отвечал Яковлев, поглаживая живот.

– Ура! Ты посетил нас снова! – сострил Джон Смит и стал с этого момента популярным телекомментатором.

– Какова цель вашей беременности? – спросила Джуди Браун.

– Я хочу родить Великого Сына, который даст вашему миру высший смысл! – немедленно отвечал Яковлев, расправляя плечи, чтобы соответствовать своим словам.

– Разве в жизни нет смысла? – ехидно вставил свое слово Арнольд Шнобелынтейн.

– В этом мире вы всего лишь перерождаетесь, поэтому все, что с вами происходит, не имеет истинной ценности! – гордо сказал Яковлев. – Мой же сын спасет этот мир от идиотизма и бессмысленности.

– А у вас есть смысл? – крикнул Эдвард Полонски.

– Нет, конечно, раз я рожаю… – ухмыльнулся Яковлев.

Публика одобрительно загудела, довольная последним ответом. Особенно были довольны активистки женских организаций. Одна из них вышла вперед, чтобы что-то сказать, но тут большой и сильный телохранитель громко объявил:

– Пресс-конференция окончена! Очистите то место, где вы сейчас находитесь.

Полицейские стали отталкивать народ прочь. Яковлев стоял и смотрел куда-то вдаль – наверное, позируя фотокорреспондентам. Его опять куда-то увели, и там его встретили президент с супругой.

– Я счастлив видеть вас здесь! – сказал президент, беря Яковлева под руку. – Получите свою премию.

Некий специальный человек тут же подскочил к Яковлеву и вручил ему один миллион долларов.

– Ура! – крикнул Яковлев, пытаясь подпрыгнуть. – Теперь я богат!

– Не так чтобы очень, но все же… – сказал специальный человек. – Поздравляю, парень!

– Примите мои поздравления тоже, – присоединился сияющий президент.

Яковлев сказал в ответ длинную витиеватую речь, которая далеко выходила за рамки проблем мужской беременности.

– А что теперь? – спросил он у сопровождающих его десятерых телохранителей.

– Мы не знаем, – отвечали они. – Поезжайте куда-нибудь, отдохните. Ведь впереди роды!

– Это точно, – сказал Яковлев и громко рассмеялся.

Он взял свои деньги, купил всяких хороших вещей и уехал на необитаемый остров. Там, в тиши и глуши, он сидел на берегу океана, поглаживал свой живот и ел банан.

– Я вам еще покажу! – говорил он, обращаясь в пустоту. – Вы еще не понимаете, что все это значит. Я вам рожу такое существо, после которого будет… Жалко, конечно. Но ведь скучно жить без злых действий и мистерий. Я так люблю видеть гибель и знать смысл!

После этой речи Яковлев доел банан и выкинул кожуру вдаль. Наступил вечер, звезда светила над островом, предвещая новую эру. Ничто не нарушало ожидание великих родов. Яковлев был готов к борьбе. Лао, обращенный в зародыш, существовал где-то там. Н. Николайчик ничего не ведал про это.

После всего солнечное утро началось радостно, словно начало новой эры. Иаковлев блаженствовал на сносях, опустив ноги в прохладный ручей, и пребывал в грезах, похожих на опиумные. Его беременность достигла предельного срока и была готова удачно завершиться, превратившись в собственную цель. Ласковое одиночество было как нельзя кстати; остров вокруг цвел пальмами и бананами и белел гордыми длинными колоннами, стоящими то там, то здесь. Иаковлев с тщательной осторожностью гулял по берегу океана, опасаясь упасть, поскольку в этом случае мог родить раньше времени. Иногда он ел какой-нибудь вкусный плод и хмурил брови. Он был здесь один и был как царь и бог.

Завернувшись в некий хитон, Иаковлев делал на столбе зарубку, свидетельствующую о том, что начался еще один день. После этого он шел в хижину и переставлял там настенный календарь, который у него тоже был. Потом он говорил себе:

– Доброе утро, – и сразу же шел на охоту.

На охоте он долго выслеживал зверя, используя бинокль, потом расстреливал его из автомата, а после этого, крича разные заумные звуки, подбегал к поверженному зверю и кидал в нею камни и копья.

– У-лю-лю! – радовался Иаковлев, наступая на кровавую тушу своей кривой ногой.

Потом наступали минуты блаженства, во время которых Иаковлев ел зверя. Кровь капала с его подбородка прямо в желтый островной песок (Иаковлев обожал сырое мясо), и ребенок внутри утробы одобрительно шевелился, словно желая уже выйти наружу к тоже присоединиться к поеданию этой пищи. Но Иаковлев думал о чем-то другом. Однажды он съел большую ящерицу и отбросил ее скелет далеко прочь от себя. Тут же он ощутил умиротворенную усталость, лег прямо на песок, закрыл глаза и сладко заснул.

«Эй, Ты, Сын Мой, – Я говорю тебе; слушай и внимай Слову, чтобы сделать так, как надлежит, и Верить».

Эти звуки – там, где лиловый конец Одного и лиловое начало Другого. В грустной, пустой и бесконечной пещере был водопад, какие-то цвета, почти никого, кроме кого-то, кто говорил; и собственно Ты, в этом случае 1 сын; и отец, наверное, тоже. Сядь на стул, вытяни ноги, расслабь мозг, слушай меня.

– Кто это?! Я есмь один и только, все, что было моим Богом, есть мой Друг; Все, что было моим Другом, есть мой Сын. Никого больше не может быть там и здесь.