Георгий Антонов - Партизан.Ру-2.

Полина нарисовалась в три утра, усталая. Сказала, глядя мимо:

Расстегни мне молнию. С утра пусть подгонят «Лексус». В Сером доме надо быть.

Что такое? — Боря дёрнул, и молния на платье заклинила.

Новый губер, кажется. Всё, Бобик, я спать… Я так устала…

Утро выдалось туманным, предвкушая жару. Культурная программа в честь Дня города, приуроченного в целях экономии бюджета к Дню независимости России, была назначена на десять часов, но милиция уже во всю принимала свои меры. Въезды на площадь Конституции были перекрыты барьерами и постами по-парадному одетых и выбритых милицейских. На эстраде у театра громоздили аппаратуру — ожидался концерт. Говорили, что за бешеные бабки из Москвы выписан сам Михаил Задротов и группа «Страпон» с Еленой Барковой. Но ждали даже не их. По сарафанному радио передали, что на площадь въедет танк с постамента, и что-то будет. Ни менты, ни любопытствующие не знали, что — но кучковаться начали загодя. Неформальные группировки, от коммунистов до геев, были уже наготове со своими лозунгами. Шло ленивое переругивание. Впрочем, до драки не доходило.

В это время по перекрытому для движения Первомайскому проспекту приблизилась к постаменту легендарного танка Т-34 кавалькада. Два ментовских «форда» с мигалками окружили памятник, а из представительского «мерса» вылез нелепый приземистый человек в НАТОвском камуфляже и с красной бейсболкой «Тетра трэш энд-черри» на голове. Он отстранил лёгким мановением руки сопровождающих и сделал шаг на пьедестал. Замер в картинной позе — но никто его не сфотографировал. Тогда герр Клаус деловито поднялся наверх и поставил жирноватую ногу на каток танка. Поискал, за что бы здесь ухватиться.

Давай клешню, перец-колбаса! — навстречу ему сверху протянулась мозолистая рука танкиста. Карпенштоффель был затянут на руках в башню и принялся озираться. Внутри машины оказалось тесно и неприглядно, воняло смазкой.

Комманден зи! — ткнул его в бок сосед по башне, худощавый русский со шрамом через щёку, — Шнель! — Герр Клаус вынырнул из люка и вскричал:

Пойехалли!

После чего его затянули назад в люк, и крышка над ним захлопнулась с нехорошим металлическим клацем. Профырчал, заводясь, дизель. Потом под герром Карпенштоффелем взревело, и он опрокинулся на спину.

Из выхлопных труб памятника вырвались два чёрных клуба перегорелой соляры, потом он зарычал и пополз со своего, казалось, вечного прикола вниз. Дяде Наташе и всем сопровождавшим его лицам показалось, что происходит нереальное — с таким же успехом мог бы шагнуть вперёд со своего постамента гранитный Владимир Ильич перед Серым домом. И прошагать по площади шагами командора. Но танк неожиданно легко спрыгнул с бетона на общенародный асфальт и, снеся пару секций чугунного бордюра, крутнулся на правой гусенице.

Во даёт, фриц! — не выдержала душа милицейского водилы-старлея. — Что значит — культура!

Танк фыркнул ещё раз, как рассерженный стальной зверь, и начал надвигаться.

Стоп! Ха-а-альт! — запоздало завизжал дядя Наташа, чувствуя, как по брюкам потекло горячее. Бампер хряснул. За ним сперва капот, а следом и кабина «форда» со всем её содержимым были вмяты в асфальт и остались в нём навеки расплющенной лепёшкой — всё в течение доли минуты. Боевая тридцатьчетвёрка, «ласточка в танковых войсках», как её величали в своё время военспецы всей Европы, ринулась, проминая асфальт Первомайского проспекта, со штатной скоростью в сорок три километра в час, держа курс к Серому дому правительства области.

Мне сразу этот фриц не понравился! — орал в рацию капитан из второго «форда». — Что? Остановить? Чем я, по-вашему, его остановлю? Свистком? Или, может, полосатой палкой? Это танк, товарищ подполковник. Что? Да пошёл ты! Мудак! — и «форд» благоразумно свернул и продолжал преследование уже по параллельной улице. Жизнь себе дороже.

Между тем на площади нарастало беспокойство. Группа молодёжи во главе с коренастым узкоглазым юношей с крашеными волосами спешно растягивала перед Серым домом плакат: «Экстремизм не пройдёт»…

Прошёл!!! Как ржавые вёдра, всхлипнули жалобно под гусеницами сгрудившиеся перед кормушкой Серого дома «ауди» и «мерсы» с блатными номерами «555» и «777», превратившиеся разом в кучу металлолома для бомжей. Завизжала какая-то бизнес-вумен, выбрасываясь из светло-серебристого, большого, как сарай, джипа на мостовую. Прянула в стороны толпа, давая дорогу наступающей победоносной броне. Танк крутанулся на левой гусенице и замер, уставив хобот орудия в свинцовый сталинский фасад здания Правительства области. Слегка хищно повёл башней справа налево и обратно.

Давай! Хуйни по ним! — взвизгнула из толпы, подпрыгивая и выбрасывая в воздух кулачки, густо накрашенная девчонка-малолетка. — Огонь!

И тут с народом произошло что-то малопонятное. Старики-пенсионеры с красными бантами в петлицах сталинских ветхих плащей, юноши с дредами, в необъятных рэпперских штанах, молодые дамы, косящие под еврогламур, пьяненькие пэтэушники, только что вчера из района, и солидные мужчины с доцентскими папками — все, все, даже несколько неокрепших милиционеров — вдруг набрали полную грудь воздуха, и выдохнули хором, скандируя:

Огонь!

Огонь!!

Огонь!!!

Тайсон перемигнулся с Карпенштоффелем, бледное лицо которого, казалось, обтекло куда-то книзу, как парафин.

Ну, что, любезный? Народ требует. Заряжай.

Герр, сам не свой, всунул снаряд в дуло. Клацнул затвор. Башня поехала влево.

Это есть что ми себе позволять? Культурпрограмме?

Не бзди, фриц! Заделаем культурно.

Первый выстрел, как и первый блин, впрочем, вышел комом. От гранитного памятника Ленину после попадания осколочно-фугасного снаряда калибра 76 мм отскочила, как мяч, метровая каменная башка и со свистом врезалась в паркующийся сбоку от здания администрации красавец «лексус». Фарш с вкраплениями железа и стекла — вот и всё, что внезапно осталось на этой земле от Полины и Бориса Бодуновых. Асфальт им да будет пухом! Возможно, их сексуально-имущественные разборки и продлятся там, где они нежданно сами для себя очутились, покинув нас. Как знать. Не нашего с вами это, читатель, ума дело. У богатых свой бог. Каменная башка же унеслась, сметая всё на своём пути, вдоль улицы Дерендяева, и очнулась только в разросшемся над оврагом кусте крапивы. Чем весьма удивила пристроившегося там, по обыкновению, погадить алкоголика Бубнова. Подробности диалога с ленинской головой не разглашаются. Известно лишь, что Бубнов сразу после этого завязал с суррогатами, а вскоре и вообще помер.

А башня танка между тем слегка сместилась влево. Клаусу перископа, понятно, никто не давал, так что он заряжал вслепую, вообще не соображая, что происходит снаружи.