В Бирюк - Обмасонивание [СИ]

По счастью, ни один нормальный конь, если только у него наездник не полный придурок, в болото по брюхо не полезет.

В распутицу конь вязнет по копыто. Максимум — по бабку. Выдёргивает ногу, переставляет. Вторую, третью, четвёртую… А ты сидишь на спине своего боевого друга. И чувствуешь, пальцами на его коже, как он мгновенно становится горячим. От этой изнурительной бесконечной работы. По доставке тебя куда-то.

Появляется запах конского пота. Острый, специфический. Начинает валить пар. Не от скачки — просто от ходьбы. Он всё чаще встряхивает головой. Не от мух — от усталости. Останавливается на очередном шаге — приморился.

А ты своего боевого друга — пинком! Носком сапога в бок или каблуком по рёбрам. Давай, пшёл! Нечего лентяйничать!

«Коня нельзя бить. Достаточно лёгким хлопком привлечь его внимание».

Да, он обратил на тебя внимание. Погоди хозяин. Вот отдышусь и пойдём дальше. Отфыркивается клубами, мотает головой, позвякивая уздечкой, со спины, с плеч — валит пар.

Но «годить» — нельзя. Слезаешь с седла и тянешь коня в поводу. Да, ему так легче, нет этой здоровой, тяжёлой… «дуры» на спине. И через десяток шагов пар валит от тебя самого.

Также отфыркиваешься, мотаешь головой, сердечко подскакивает к горлу. Пудовые комья земли налипли на сапоги. Ноги скользят, и ты понимаешь: ещё чуток, чуть сильнее устанешь, не сможешь удержать равновесие на очередном шаге и станешь… мечтой хлебопашца. В смысле — в чернозёме. С ног до головы.

Это — когда один или малой группой. Когда идёт приличной отряд — вот это всё, в чём «вязнут лошади по…» — летит, брызжет и плещется в воздух. Во все стороны. Через четверть часа марша — «мечтой хлебопашца» становится каждый.

У нас и приказов от страны не надо. Просто проехать из пункта А в пункт Б.

Меня очень тревожит положение в Пичай-городке. Я волнуюсь за, надеюсь, пока ещё живых Саморода, Мадину, других моих людей там. Но гробить коней в грязи — не буду.

В истории — нет сослагательного наклонения. А в политике, в тактике — есть. Есть вероятность, что я не смогу спасти своих в Пичай-городке. А коней и людей угроблю. Считай вероятности, попандопуло!

Хотя… считать нечего. Нет математически точных, достоверных оценок исходов.

Только — чувство. Опыт, интуиция…

Нечёткий бред перегруженного паническими гормонами ума.

Это — нормальное состояние при принятии решений правителем, полководцем. Попытка рационализации бреда в условиях отсутствующей и недостоверной информации. Кому-то такая «русская рулетка» — в кайф. А мне — тошно.

Жду.

На третью ночь ударили заморозки. От копыта на дороге не влажный «чавк», а глухой стук. Не звенит. Но лучше не будет. Войско уже собрано — поскакали. Ночью. Как работали транспортные подразделения вермахта в октябре 1941 под Москвой. Пока дорога держит.

Отряд: полусотня тяжёлых копейщиков Салмана, турма конных стрелков имени Чарджи. Сам он нынче в Костроме туземцам мозги вправляет. Командует турмой Ольбег. И меня это… тревожит. Ещё — пара десятков егерей от Авундия. Они, обычно, пешие. Но тут посадили на коней для скорости. И поехали. В темноту.

Дороги уже знакомые, сотню с небольшим вёрст по здешним равнинам можно пройти «в один дых», без длительных привалов.

Марш-марш.

Поздним утром, только пригревать хорошо начало и дорога опять поплыла, выскочили к Пичай-городку. За ним — Теша во всей красе своего половодья, перед ним — лагерь бунтовщиков. Посады разгромленные. Проплешины замусоренных пожарищ. Одна горка с нашлёпкой острога в относительной целости торчит. Остаётся сказать «спасибо» покойному Пичаю — хорошее место выбрал, приличную защиту поставил.

Кони после ночной стовёрстной скачки — вымотаны, бойцы… — аналогично.

И чего делать? — «Ура! В атаку!»? Вот с этими выдохшимися… людьми и животными?!

Как я не люблю придурков!

В смысле: народ. Вот такой.

В смысле: ревнителей старины, поклонников подгнившей медвежатины и противников зубных щёток.

— Ольбег, будь любезен, съезди, пощекочи их. Но — мягенько. Чуть что — сразу назад.

Парень хоть и умнеет, но медленно. Азарта ещё полно, а ума… не очень. Лишь бы в ближний бой не полез.

Ольбег своих рысцою повёл, а мы с Салманом внимательно бабки коней стрелков разглядываем — как кони вязнут. Мятежники стоят близко к реке, там мокро. У нас — повыше и посуше. Ветерок поднимается — земля отмерзает и подсыхать начинает.

Коллеги, вы, когда свои полки, или там, легионы в поле выводите — вы сухость проверяете? Не в штанах! Это на боевых качествах мало сказывается — сухость поля боя. Да не пальцем тыкать, а на звук!

Как звучит прокалённая летнем солнцем степная дорога под конным отрядом — знаете? — Как стадо барабанов. Не путайте с баранами! А как останавливаются лошади, попав просто в лужу с мягким дном? И славный, храбрый, могучий, былинный и легендарный… витязь в седле — мгновенно превращается в неподвижную мишень, в «подушечку для иголок».

Что болота под ногой звучат по разному — я уже…

Вот едут по полю три десятка всадников, конные стрелки — развернулись в цепь. А теперь поймай на слух с сотни метров, по звуку копыт их коней, места, куда тяжёлым конным копейщикам соваться просто нельзя. А где… можно попробовать. Не по гениальным стратегическим изыскам, а по «количеству влаги в почвенном слое».

Ни у одного попандопулы не видел количественной оценки допустимого уровня влажности почвы при кавалерийской атаке.

Ольбег — умница. Подъехал, покидал стрел издалека. Блочный лук — прелесть, закидывает стрелу за четыре сотни шагов. Что навесом, неприцельно — плевать. Лагерь повстанцев — плотненький, в кого-нибудь да попадёт. Хоть просто… побеспокоит. А ответки нет — для лесовиков далеко.

Придурки со своих лёжок повскакивали, щитами прикрылись, построились. Толпой. Многовато их. Сотен пять-шесть. Почти все — крестьяне. Щит, копьё, топор. С полсотни — вятшие. У тех доспехи чуть круче. Шлемы, мечи-сабли… Десяток психов. В смысле — картов. С бубнами.

Ольбег их и выбивает. Политруков и командиров — в первую очередь.

Щиты у эрзя — лёгкие. Защиты от них мало, стоять под стрелами они не могут. Карты выскочили вперёд, начали бить в бубны, трещотками греметь, плясать, вопить не по-людски. Лучники их уполовинили, но толпа повалила.

Ольбег даёт отмашку своим, те начинают отходить, по большей части вправо. Там повыше и дорога к городку проходит. Понятно, что дорогу натоптали по относительно сухому.

Толпа вопит, бежит, чем ни попадя кидается… Тут я Салману кивнул. И он повёл своих. Вдоль дороги, придуркам наперерез. Лёгкой рысцой. На полста шагах обе его турмы развернулись, остановились и, как труба сыграла, пошли в атаку.