Орсон Петерсен - Работа над ошибкой [litres]

Директриса засмеялась от своих слов. Женщина в очках, не отрываясь от заполнения бумаг, включилась в разговор:

– Это не Серябкина? Ученица-то наша?

– Ну да. Кто ж еще? Живет прямо надо мной. Каждый вечер слушаю, как она дома музицирует на протяжении вот уже пяти лет, – улыбнулась директриса.

– Сказала «огонь»?

– Ну, это у них, видимо, говорят так. Восторг вроде как. Эмиль, слышал такое выражение?

– Ну… Да. Это вроде – восторг. Если я правильно понял.

– Да, так говорят, – вступила Лена, приспустив горловину свитера до подбородка. – Не только подростки, кстати. Огонь значит – супер, впечатляет. Еще иногда говорят – ураган или бомба, – добавила она, шмыгнула носом и снова закрыла рот свитером.

– Чума! – неожиданно произнес мужчина.

– Что говорите, Сергей Сергеич? – переспросила директриса.

– Еще говорят: «чума», – повторил он чуть громче.

– А, ну, это давно. Интересно почему, для описания чего-то прекрасного, выбираются понятия, означающие… destroy. Разрушение, истребление. Что-то губительное, в общем. Сказать «великолепно», или «восхитительно», или что-то в этом духе как будто язык не поворачивается.

– Не комильфо, – добавила женщина в очках.

– Что это, Сергей Сергеевич? Эвфемизм наоборот? – спросила директриса.

– Вы имеете в виду дисфемизм? Или какофемизм, как его еще называют. Возможно, возможно. Не уверен. Похоже на риторическую фигуру, как метафора или метонимия. В общем, есть над чем подумать.

– А как ужас выражают? – обратилась директриса к Лене, как к наиболее осведомленной среди присутствующих в области сленга.

Лена опустила горловину.

– Так и говорят: ужас или кошмар. Ну или покрепче, матом например.

Ассистентка снова подняла горловину и вернулась к заполнению протокола.

– То есть тут ничего нового, да? – разочарованно вздохнула директриса.

Лена отрицательно покачала головой.

– Жаль. Короче говоря, ей очень понравилось твое выступление, Эмиль. И мне тоже. Так держать!

– Спасибо! Буду стараться. Мне кажется, это своеобразные пароли, – неожиданно заявил Эмиль, глядя Светлане Владиславовне прямо в глаза.

Та вытянула подбородок и наморщила лоб.

– Не расслышала. Что, прости?

– Эти словечки. Они появляются периодически. Каждое следующее поколение изобретает что-то новое – это как смена пароля.

– А для чего нужны эти пароли?

– Чтобы определять своих, я полагаю. Это может быть субкультурная принадлежность, или возрастная, или социальная. Используя эти пароли, ты демонстрируешь свою причастность к той или иной группе. И, что немаловажно, определяешься сам.

– А для чего менять пароли?

– Думаю, они устаревают, и довольно быстро. Новые пароли подводят очередную черту. Отсекают повзрослевших индивидов от молодняка, если говорить о возрастных группах. Со временем и они устареют, конечно же.

– То есть наши пароли давно не обновлялись, и это свидетельствует о том, что мы устарели?

– Для молодого поколения, безусловно. Вы другие. Но у вас свой социум. Со своими паролями. Восхитительно, например.

– А по физиологии ровесника нельзя определить? Обязательно словесные отмычки применять?

– Ну, во-первых, вы не всегда видите собеседника. Переписка – распространенный способ коммуникации. Во-вторых, возраст не делает вас участником сообщества по умолчанию. Я, к примеру, изъясняюсь… старомодно. Для моих сверстников, я имею в виду. И даже ребята постарше теряются при разговоре со мной, сомневаются. Внешне вроде свой, но разговаривает не как ребенок. Я не использую привычные для них шифры и, напротив, применяю пароли ммм… взрослого человека. С другой стороны, мы с вами сейчас говорим на одном языке, но выгляжу я не так, как вы. Это как многоступенчатая система безопасности, которая сигнализирует о нештатной ситуации. Так ведь?

– Да уж. Некоторый диссонанс ощущается, конечно. Но он не отталкивающий, ни в коем случае. Он удивительный, достаточно. А что, у тебя есть проблемы в общении с ребятами?

– Никаких проблем. Все отлично. Ровно так, как мне нужно.

– Если что вдруг, ты ведь скажешь?

– Непременно.

– М-да. Интересно.

Директриса повернулась к мужчине:

– Сергей Сергеевич, как вам такая антропологическая теория нашего ученика?

– А кто, по-твоему, рождает эти пароли? – спросил он Времянкина.

– Я думаю, что пароль может задать любой участник сообщества. Тут важнее, чтобы этот шифр или код приняла среда. Она должна подхватить его. В общем, это всего лишь предположение. Вы так интересно обсуждали тему, что я не удержался и высказался. Простите, что отнимаю время своими рассуждениями.

– Мысль о непрерывно работающем генераторе паролей интересная. В целом твои рассуждения вполне здравые. Ты молодец! – похвалил Эмиля Сергей Сергеевич.

– Ну да, – задумавшись, согласилась директриса. – Итак! – неожиданно бодро произнесла она, развела руки в разные стороны и хлопнула ладонями по партам, между которыми сидела. – Начнем с истории: тянешь два билета, готовишься двадцать минут, отвечаешь. Надежда Владимировна – преподаватель истории. Или правильнее сказать – преподавательница?

Светлана Владиславовна бросила взгляд на Сергея Сергеевича.

– В официальных документах, когда речь идет о номенклатурном наименовании должности, рекомендуется мужской род – преподаватель. Но в обиходной речи – преподавательница, однозначно. И дело даже не в современных взглядах на роль женщины в обществе, просто это правильно, – ответил Сергей Сергеевич.

– Ну, я так и подумала, – сказала директриса. – А я председатель комиссии или председательница, Сергей Сергеевич?

– Как ни странно, вы и то, и другое, Светлана Владиславовна, – улыбнулся он.

– Ну, понятно.

Директриса кивнула и снова переключилась на экзаменуемого.

– Сергей Сергеевич – наблюдатель, Лена – ассистент… ка комиссии. Все понятно? Вопросы есть?

– Все понятно. Вопросов пока нет.

– В таком случае давайте приступим. Надежда Владимировна, будьте добры, подготовьте билеты.

– Уже.

Надежда Владимировна сняла очки, взяла со своего стола конверт, достала из него пачку экзаменационных листов и начала раскладывать их на составленных партах. Ассистентка сосредоточенно заполняла протокол комиссии. Надежда Владимировна, закончив с билетами, обошла парту и села рядом с Леной.

– Ну что, Эмиль, давай. Удачи!

Директриса посмотрела на часы на руке. Времянкин встал со своего места и подошел к столу комиссии. Перед ним лежало двенадцать белых прямоугольников, разложенных в два ряда по шесть штук.

– Тяни два билета, – предложила Надежда Владимировна.

Эмиль смотрел на белые рубашки билетов, словно разгадывал карточный фокус. «Какие выбрать? Каким принципом руководствоваться? Надо брать тот билет, на который взгляд упадет. Но он падает на все. Как быть? Ты меня спрашиваешь? Хватит! Мне, в общем-то, все равно какой билет выпадет, но мне предлагают игру, и я в ней участвую. Я вдруг вспомнил, что не люблю экзамены. Долго, долго, Эмиль. Они подумают, что ты идиот. Решено! Беру первый и второй. Нет, третий. Почему третий? В этом нет логики», – соображал он.