Сергей Кузнецов - Живые и взрослые [трилогия]

– Как подружки? – спрашивает Лёва, нагибаясь к сестре. – Соскучились за каникулы?

– А я с Машкой поругалась, – отвечает Шурка, – у меня подружек больше не осталось.

Родинка на круглой Шуркиной щеке смешно подергивается: это Шурка кривит курносый нос.

– Надо помириться, – строго говорит Лёва. – Друзьями так легко не разбрасываются.

Родился от мамы мертвой. Если Гошину маму так и не найдут – это он и будет от мертвой мамы . Как Ника. Нет, хуже, чем Ника – потому что про Гошину маму теперь всюду будут говорить, что она – невозвращенка и предательница. Странно, думает Лёва, я всегда думал, что она – геолог, как же она могла в Заграничье попасть? Ерунда какая-то.

А ведь сколько раз был в гостях!

– Добрый день, Евгения Георгиевна.

– Добрый день, Лёва. Ужинать будешь? Хочешь чаю?

– Нет, спасибо, я сыт.

Вот и все, о чем говорили. Хотя неправда: пару раз в год Евгения Георгиевна собирала Гошиных друзей, показывала слайды, рассказывала, как была в Сибирии, в Якутистане, в других северных краях. Вот поэтому, кстати, Лёва и думал, что она – геолог. И ведь неудобно теперь спросить: Гоша, а кем была твоя мама? Тогда уж: кем работает твоя мама? Нет, тоже нельзя.

Что же мне делать, снова и снова спрашивает себя Лёва, что сказать? Просто «привет», будто ничего не случилось?

И вот Гоша идет по проходу между парт, дребезжит звонок, через секунду в класс войдет Дмитрий Данилович, у Гоши всего-то и осталось времени, что сесть на свое место и достать учебник, а Лёва никак не может сказать первые слова – и тогда Ника поворачивается и говорит:

– Они ведь продолжают искать, да?

Гоша кивает, и тут ДэДэ входит в класс, сразу начинается урок, так что Лёва успевает только прошептать:

– Я уверен, они найдут. Честное слово! – и Гоша грустно улыбается в ответ.

– Я специально немного сократила урок, – говорит Рыба, – чтобы у нас осталось время поговорить о важных событиях, случившихся в жизни вашего класса. Я бы не хотела называть никаких имен, но, наверное, ни для кого не секрет, что мама одного из наших учеников не вернулась из Заграничья.

Хорошо, что хотя бы имени не назвала, думает Лёва. Теперь главное делать вид, будто я не знаю, о чем идет речь. Не выдать Гошу, не смотреть на него, сидеть, будто ни в чем не бывало.

– Сейчас компетентные органы выясняют обстоятельства, – продолжает Рыба, – но для нас это еще один повод вспомнить: война не закончилась, как многие думают. Враг коварен, и он продолжает вести свою подрывную работу. На этот раз его оружие – не зомби-команды, не тинги, не фульчи. Сегодня на вооружении мертвых – джинсы, туфли, сережки. Музыка, фильмы, даже книги. Проиграв в открытом бою, они ведут теперь тайную, шпионскую деятельность. Они пытаются соблазнить живых – и теперь мы знаем, что иногда это им удается!

Лёва успокаивается: про джинсы, туфли и сережки Рыба заговаривает при каждом удобном случае, а начав, уже без остановки мчит по этим рельсам следующие минут десять, если не больше. Для Гошиной мамы времени явно не останется.

Небось, если бы Рыба узнала, что они встречаются с настоящим мертвым мальчиком, ее бы вообще удар хватил.

– Не только взрослые, но и дети находятся сегодня под угрозой, – продолжает Рыба, – более того: именно вы – основная мишень наших врагов. У мертвых нет будущего, они знают об этом, поэтому так сильна их ненависть к детям, к тем, кто символизирует будущее для нас, живых. И поэтому вы должны удвоить бдительность, внимательней присматриваться друг к другу, помнить: яблочко падает недалеко от яблони! И сын невозвращенки, сын предательницы, может оказаться прекрасным оружием в руках наших врагов!

На этих словах Рыба поднимает костлявый палец и указывает на Гошу. Класс замирает. Лёва видит, как сжимаются лежащие на парте Гошины кулаки.

Звенит звонок, словно точка в длинной речи – Рыба, как всегда, точно рассчитала время.

Ученики толпой выходят из класса, и сквозь шум Лёва слышит Олин голос:

– Девочки, вы к нему лучше не подходите, может, это заразно. Вот он с Кикой дружил – и его мама тоже тю-тю.

Секунда – и Лёва уже держит девочку за горло.

– Гадина, дрянь, – шепчет он, – попробуй еще раз открыть свой поганый рот – тебе самой будет тю-тю! У Гоши мировая мама, она обязательно вернется, не смей так говорить, поняла?

Оля слабо кивает, но стоит Лёве отпустить ее, начинает верещать:

– Валентина Владимировна, Валентина Владимировна! Меня Столповский задушить хотел!

Рыба появляется из класса, грозная и неотвратимая.

– Прекрасно, – говорит она, – драться с девочкой! А еще родители – учителя! Чтобы завтра же были в школе!

– Хорошо, Валентина Владимировна, – сухо отвечает Лёва и бежит следом за своими друзьями.

В раздевалке к Гоше подходит Зиночка. Сегодня математики не было, так что учительница видит его впервые после каникул.

– Я слышала, Валентина Владимировна сказала очередную речь? – говорит она.

Гоша сдержанно кивает.

– Я просто хотела, чтобы ты знал: далеко не все учителя разделяют ее позицию, – говорит Зиночка. – И лично от себя хочу добавить, что я уверена, что с твоей мамой все будет благополучно.

Гоша стоит молча, за него отвечает Ника:

– Спасибо, Зинаида Сергеевна, мы тоже очень надеемся! – и Лёва снова удивляется: какая все-таки Ника необычная, умная девочка.

Как здорово, что он в нее влюблен!

– Позвонили прямо тридцать первого декабря, – рассказывает Гоша, – мы с папой покидали вещи в рюкзак и сразу на вокзал. Второго утром начали поиски – и тут выяснилось, что никто толком не знал ни маминого маршрута, ни промежуточных стоянок. Думали, может, она заблудилась, не может выйти к людям – хотя мы-то знаем, как мама хорошо ориентируется в любом лесу. Подняли вертолеты, летали, высматривали – и ничего. А через пять дней прилетело начальство из института, и вот тогда я и услышал: только невозвращенки нам не хватало!

– Послушай, – говорит Ника, – я одного не понимаю. Лёва говорит: твоя мама – геолог. Не орфей, не ученый шаман. Как она могла не вернуться из Заграничья, если она туда и не попадала?

– Я не знаю, – отвечает Гоша, – но почему-то все уверены, что она там была. И уже не один раз.

Они сидят в сквере, на полпути от школы к дому. Снег такой глубокий, что приходится сидеть на спинке скамейки, поставив ноги на сиденье, почти сливающееся с окружающими сугробами.

– А что говорит твой папа? – спрашивает Лёва.

– Ничего, – отвечает Гоша, – ничего не говорит. Думаешь, я его не спрашивал? Как это так могло быть, чтобы мама бывала в Заграничье – а я об этом не знал? Она бы мне сувенир какой-нибудь привезла, мертвую вещь какую-нибудь. А папа отвечает: все очень сложно, Георгий, ты сейчас не поймешь. А когда пойму? Когда маму перестанут искать?