Том Флетчер - Новая Ева [litres]

Но тяжесть у меня в животе говорит обратное. Она наполняет меня дурным предчувствием и обреченностью – моя жизнь вот-вот будет растоптана, поставлена под контроль и забракована, мои мечты будут отброшены ради выгоды других, но не ради благополучия моих детей. Я стану первым звеном в цепи женщин, с которыми будут обращаться точно так же. Я подарю жизнь, которой жить невозможно. Произведу на свет еще один маленький винтик.

Я бы предпочла проснуться и вообще ничего не увидеть. Море черного – вот что меня бы устроило в этот жалкий день.

Заходит мать Кади.

Таблетки.

Завтрак.

Обычная рутина, и все же на этот раз все по-другому.

Когда мать Кади поправляет простыни на моей кровати, я слышу, как что-то падает на пол. Она наклоняется и поднимает дневник моей матери. Он так и живет у меня под подушкой, и, должно быть, я потревожила его во сне.

Я забираю у нее тетрадку и кладу себе на колени, глядя на сад за окном моей спальни. Он не такой красивый, как прежде, поэтому я отворачиваюсь и смотрю на тетрадку. В ней – надежды моей матери на то, что мне достанется жизнь, полная любви и свободы. Слова, которые она написала мне. Она не могла знать, что ее жизнь оборвется так внезапно, что нас разлучат сразу после нашей встречи, но в этих письмах – ее слова любви, вдохновения и поддержки. Когда тетрадка у меня в руках, мне кажется, будто и мама со мной.

Я пролистываю ее, пробегаю глазами фрагменты, пока к горлу не подступает горький ком.

Я подвела ее. Я так далека от той девушки, о которой она мечтала.

Кончиками пальцев я нахожу страницу, тайком вложенную в дневник. Одна строчка западает мне в душу.

Ты любима. Ты принадлежишь себе. Не мне, не им. Помни об этом.

Хотела бы я знать, как сделать это реальностью, потому что сейчас мне кажется, что все во мне принадлежит только им.

Я все слышу.

Это первое, что я осознаю.

Я слышу гул машины. Писк кардиомонитора. Шипение свежего кислорода, закачиваемого в комнату. Все звуки пронзительные и резкие.

Я не чувствую своего тела.

Внезапно, как по щелчку выключателя, ко мне возвращается обоняние. Запахи ударяют в лицо и подавляют затуманенный разум. Стерильное оборудование; стираное белье; даже стекло – все имеет отчетливый запах. Эти запахи смешиваются в одно полотно, которое я узнаю из тысячи.

Башня.

Мысли бегут наперегонки, порождая кучу вопросов. Почему я здесь? Что случилось? Где Ева?

Ева.

Я вспоминаю.

Фриверы. Эрни. Криокамера.

Неужели сработало?

Я в Башне.

Я хочу открыть глаза, но они еще не готовы к этому. Веки не слушаются.

Если я чувствую запах, значит, дышу. Я пытаюсь сосредоточиться на постоянном потоке воздуха: в рот, изо рта. Через несколько мгновений я замечаю ритмичные движения грудной клетки – она вздымается и опускается под простыней, накрывающей меня.

Внезапно шум врывается в уши, когда открывается дверь того помещения, где я нахожусь. Я слышу, как ее снова закрывают, и щелкает замок.

Я пытаюсь говорить.

Ничего.

Я пытаюсь пошевелиться.

Ничего.

Полный паралич.

Я слышу шаги. Кто-то проверяет кардиомонитор, потом плюхается на стул рядом со мной, пуговица или молния на одежде царапает пластик. Полагаясь лишь на слух, я составляю свою картину происходящего, в которой краски ярче и живее.

Потом я слышу его дыхание. Вздох.

– Хартман… – Хриплый звук вырывается у меня сам по себе, подгоняемый волной адреналина при мысли о работающем плане и освобождении Евы.

– Брэм! – взволнованно шепчет Хартман. – Ты очнулся? Ты слышишь меня?

– Эрн… и? – Я собираю достаточно сил, чтобы пробормотать его имя, прежде чем чернота сгущается, снова увлекая меня в свою бездну.

Я резко вскакиваю.

В горле пожар. Я не могу дышать. Жадно глотаю ртом воздух. Воздуха не хватает, я тянусь к нему, скатываюсь с кровати и ударяюсь об пол. Он светится, соприкасаясь с моей кожей, излучая нежно-голубое сияние.

Я могу видеть.

– Брэм! – Хартман бросается ко мне. – Дыши!

Я хватаюсь за горло, мое тело взывает о кислороде. Хартман склоняется надо мной и вытаскивает красную трубку. Он срывает крышку, обнажая иглу, и, не колеблясь, вонзает ее мне в шею.

Химикаты мгновенно вступают в реакцию, и горло расширяется. Кислород, сладкий кислород наполняет мои легкие, и я проваливаюсь в пустоту.

– Брэм? – тихо произносит Хартман. Я чувствую его теплую руку на моем правом плече. – Брэм?

Я открываю глаза и вижу свою комнату. Комнату в общаге, которую мы делили до того, как я сбежал.

– Хартман, – вздыхаю я, и щекам больно от улыбки. Она первая, появившаяся на этом лице за долгое время. – Где Эрни? – спрашиваю я.

– Он в порядке. Но ты не можешь с ним встретиться. Он у них, – говорит Хартман. Для меня сейчас нет милее зрелища, чем его круглое небритое лицо.

– Ева? – спрашиваю я.

Он молчит.

– Что такое? – Я заставляю свои больные мышцы принять сидячее положение.

– Эй, притормози немного. Ты еще не готов двигаться. Твое тело должно адаптироваться.

– Что с Евой? Как она? – допытываюсь я.

– С ней все хорошо. Было несколько… инцидентов, пока ты отсутствовал. – Хартман снимает очки с толстыми стеклами и делает вид, будто занят их протиркой, но на самом деле просто избегает смотреть мне в глаза.

– Инцидентов? – переспрашиваю я.

– Сейчас она в порядке, но это ненадолго. – Хартман переводит взгляд на кардиомонитор. – Сегодня тот самый день, – говорит он.

Я смотрю на него, требуя больше информации.

– Они планируют процедуру на сегодня. Ранним вечером, – объясняет он.

В голове внезапно складываются все части головоломки. Она готова к вынашиванию ребенка. Когда эта мысль приходит ко мне, я осознаю, что это будет не ее ребенок. И даже не ребенок от биологического отца. Это их ребенок, ЭПО.

Что, если это девочка? Что, если при родах возникнут осложнения и Ева лишится шансов зачать снова? Станет ли она отработанным материалом, как ее родная мать?

– Тогда у нас мало времени. – Я взбрыкиваю и опускаю ноги на пол. – Кто еще знает, что я здесь?

– Мать Кади, – говорит Хартман.

– Мать Кади? – Я в замешательстве.

– Да. Она обратилась ко мне, как только наверх просочилась новость о возвращении Эрни. Кажется, у вас есть общие друзья, – говорит он.

Фрост!

Сердце екает, когда эхо слов Фроста проносится в голове: У нас есть друзья наверху. Теперь я понимаю, о какой жертве он говорил. Мать Кади – его информатор. Его жена.

– Фрост… погиб, – говорю я Хартману.

Он понимающе кивает. – Она уже подозревает это. В последние дни никто не выходил на связь, и она догадалась, что произошла беда. Она замечательная женщина. Надежная. Сильная. Она ждет твоих указаний. Мы все ждем.