Нил Шустерман - Грозовое Облако

— Вам вообще не следует являться в театр! — выговаривал он ей. — А если уж так хочется, то сидите за кулисами!

— Успокойтесь! — ответила Кюри. — Если Анастасии в роли приманки окажется мало, то вот она я собственной персоной. К тому же, даже если они меня и убьют, то в переполненном театре прикончить меня у них не получится. Для этого придется сжечь весь театр, что вряд ли удастся, учитывая, сколько гвардейцев вы сюда нагнали.

В этом было рациональное зерно. Цезаря можно умертвить ударом кинжала, но серпы — дело другое. Ножи, пули, дубины и яды сделают их всего лишь квазимертвыми. Через день или два они воскреснут, к тому же, возможно, с отчетливым воспоминанием о том, кто на них напал. В этом случае временная смерть даже может оказаться весьма эффективной стратегией для поимки преступников.

И тогда Константин поведал им причину своей нервозности.

— Мы получили сообщение, что сегодня вечером на вас действительно нападут, — сказал он подругам, когда зрители начали заполнять зал.

— Сообщение? От кого? — спросила серп Кюри.

— Не знаем. Но относимся к нему со всей серьезностью.

— И что мне делать? — спросила Цитра.

— То, зачем вы сюда явились. Но приготовьтесь защищаться.

Цезарь должен был умереть в первой сцене третьего акта. Пьеса состояла из пяти, и в оставшихся актах должен был являться призрак убитого, чтобы терзать своих убийц. Поскольку играть призрака мог другой актер, сэр Албин Олдрич посчитал, что тогда его прополка не произведет на публику ожидаемого впечатления. Поэтому было решено закончить спектакль сразу после смерти Цезаря, лишив раздосадованного Брута возможности произнести знаменитую речь «Римляне, сограждане и друзья! Выслушайте, почему я поступил так». Никто на всю страну монаршим криком не грянет «Пощады нет!» и не спустит псов войны [18] Цитаты из трагедии Шекспира «Юлий Цезарь» приводятся в переводе М. А. Зенкевича. . Вместо этого в зале над обомлевшей публикой зажжется свет. Никто не выйдет на поклоны. Занавес тоже не закроется. Мертвое тело Цезаря останется лежать на сцене, пока последний зритель не покинет зал. Таким образом финальная сцена будет сыграна актером, в принципе не способным сыграть что бы то ни было.

— Вы можете украсть мое физическое бессмертие, — сказал Олдрич Анастасии, — но мой последний спектакль навечно останется в анналах нашего театра.

Перед самым началом спектакля серп Константин пришел за кулисы, где ждала Анастасия.

— Ничего не бойтесь, — сказал он ей. — Мы вас защитим.

— Я и не боюсь, — ответила Цитра. По правде говоря, она была напугана, но еще больше ее злил тот факт, что она стала чьей-то мишенью, и это чувство пересиливало страх. А еще Цитра обнаружила в себе боязнь сцены. Она знала, что это глупо, но избавиться от нее не могла. Подумать только — играть на подмостках! Каких только ужасов не уготовала для нее ее профессия!

Театр был полон. С толпой зрителей смешалось десятка два переодетых гвардейцев Клинка — правда, об этом никто не подозревал. В программке значилось, что любителей сценического искусства ждет зрелище, ранее не виданное ни в одном театре Средмерики; и хотя зрители немного сомневались в правдивости этих посулов, их любопытство было возбуждено.

В то время как серп Анастасия ждала за кулисами, серп Кюри заняла место в пятом ряду. Она нашла свое кресло тесным и неудобным. Мари была женщиной высокой, и ее колени упирались в спинку переднего кресла. Зрители, сидящие вокруг нее, судорожно сжимали в руках свои программки. Людей приводила в ужас перспектива весь вечер провести рядом с серпом — ведь она пришла сюда, чтобы выполоть кого-то из них! Только один мужчина, сидевший в соседнем кресле, был расположен к общению. Даже больше — он болтал без умолку. Усы его, похожие на мохнатую гусеницу, шевелились, когда он говорил, и серп Кюри едва удерживалась от смеха.

— Какая честь оказаться в компании самой Гранд-дамы Смерти! — трещал он, пока еще не погасли огни. — Надеюсь, вы ничего не имеете против, что я называю вас так, Ваша честь? В Средмерике… нет, во всем мире найдется не много столь же знаменитых серпов, как вы, и меня вовсе не удивляет, что вы поклонница театра смертного времени. К этому склонны только самые просвещенные из людей!

А что если, раздумывала Кюри, этот человек и есть убийца? Его подослали, чтобы он заговорил ее до смерти.

Серп Анастасия собиралась следить за действием из-за кулис. Обычно зрелища Эпохи Смертности не пробуждали в ней эмоций — как и почти во всех остальных людях. Страсти, триумфы, страхи, утраты — все это не имело смысла в мире, где отсутствовали бедность, алчность и естественная смерть. Но, став серпом, Анастасия начала понимать смертность лучше других людей, а уж про алчность и жажду власти и говорить не приходится. Возможно, этим последним и не было места в жизни большинства граждан, но в Ордене серпов они все чаще и чаще выплывали из темных закоулков и вливались в главное русло.

Занавес взвился вверх, и спектакль начался. Хотя по большей части язык пьесы был Цитре малопонятен, хитросплетения и властные интриги загипнотизировали ее — но недостаточно, чтобы утратить бдительность. Любое движение за кулисами, любой звук отдавались в ее теле сейсмической встряской. Если бы здесь появились убийцы, она узнала бы об их присутствии задолго до их приближения.

— Надо скрывать операцию от Грозового Облака как можно дольше, — сказала Пурити. — Пусть узнает, когда все уже будет кончено.

Впрочем, Пурити скрывала подробности не только от Грозового Облака, но и от самого Грейсона.

— Ты знаешь свою задачу, и больше тебе ничего знать не надо, — говорила она, настаивая, что чем меньшее количество заговорщиков представляет себе общую картину, тем меньше риск провала.

Роль Грейсона была до того проста, что это граничило с оскорблением. Он должен был в точно выверенный момент устроить диверсию на улице, ведущей к театру. Отвлечь внимание трех камер Грозового Облака, тем самым создав слепую зону. Пока камеры будут следить за Грейсоном, Пурити с несколькими другими членами шайки проникнут в театр через артистический вход. Остальное было для Грейсона тайной за семью печатями.

Если бы он мог видеть полную картину, если бы он знал, что Пурити и ее команда собираются учинить в театре, у него было бы больше возможностей как для того, чтобы предотвратить преступление, так и для того, чтобы защитить подругу в случае провала. Но не зная общего плана, он мог лишь ждать, что из всего этого выйдет да по возможности уменьшить потери.

— Психуешь, Рубец? — заметила Пурити, когда они вечером выходили из квартиры. Все ее «вооружение» состояло из не подключенного к сети телефона и кухонного ножа в кармане тяжелого пальто. Нож, по-видимому, предназначался не для серпов, а для любого, кто встрянет на пути.