Ив Морской - Анархисты будущего [Москва через 20 лет. Фантастический роман]

— А вдруг и тогда явится это колесо, о котором вы говорили? — недоверчиво возразил Семен Иванович. — Нет, выше идеала анархии люди не придумают ничего. Ах, если бы вы знали… Дикгоф пополам разорвал мое сердце!

Темная фигура спустилась в это время с «Анархии» и подошла к ним. Это был Дикгоф.

Он поздоровался с Александром Васильевичем.

— Как вы решили? — спросил он. — Семен Иванович, вероятно, передал вам мое предложение.

— Передал, — коротко ответил тот.

— В какой-нибудь час вы будете в деревне, в полном спокойствии, которое необходимо для больной, — продолжал Дикгоф. — В Москве, вероятно, опять скоро начнутся тревожные события…

— Благодарю вас, — ответил Александр Васильевич. Конечно, мне лучше всего принять ваше предложение, хотя я положительно не знаю, какую пользу принесет ей деревня.

— Тогда готовьтесь… И пойдемте взглянуть на больную. Я еще не видел ее.

Александр Васильевич неохотно пошел рядом с Дикгофом. Он видел в нем одну из главных причин несчастья своего и Ани, но не мог отказать этому человеку. Не мог, даже если бы хотел.

Они вдвоем вошли в комнату, где спала Аня.

Она лежала на грубо сколоченной постели, вздрогнула, когда Дикгоф неосторожно хлопнул дверью, приподнялась и задрожала, как лихорадочно больная, устремив на вошедших свои огромные глаза.

— Палач! Палач! — пробормотала она и вдруг смолкла, встретившись взглядами с Дикгофом.

— Кто это? Кто? — вскрикнула она опять.

Она хотела спрыгнуть с постели, но Дикгоф удержал ее за руку, отстранив в то же время бросившегося к Ане Александра Васильевича.

— Подождите! — властно проговорил он. — Я попробую подействовать на нее гипнозом.

Этот властный голос и действие, какое он оказал на Аню, остановили Александра Васильевича. В нем мелькнула какая-то несбыточная, сумасшедшая надежда.

Аня присмирела и сидела неподвижно, не отрывая своего взгляда от устремленных на нее глаз Дикгофа, и судороги на ее лице выдавали мучительную работу ее больной мысли.

Так прошло несколько долгих минут. Целая вечность для Александра Васильевича.

— Ты будешь исполнять все то, что я тебе прикажу! — медленно произнес Дикгоф. — Слышишь ты меня?

— Слышу, — совершенно разумно ответила Аня.

Дикгоф снял с руки кольцо с огромным опалом и приблизил его к глазам Ани.

— И ты будешь слушаться того, у кого в руках этот камень. Слышишь?

— Слышу! — тем же тоном ответила Аня.

— А теперь спи! Я тебе приказываю спать!

И больная тотчас откинулась на подушку и закрыла глаза.

Александр Васильевич был поражен. Тень несбыточной надежды, промелькнувшей в нем, явилась опять, но уже светлая, почти воплотившаяся в уверенность.

— Но ведь так ее можно вылечить! — воскликнул он.

— Я не совсем уверен был в опыте, но для того и произвел его перед вами, чтобы вы могли вывести это заключение, — сказал Дикгоф. — Так ее можно вылечить, только опыты нужно производить постепенно, все увеличивая время гипноза. Возьмите это кольцо. Оно даст вам власть над больной.

С глубоким волнением взял Александр Васильевич этот маленький предмет, в котором для него заключалось теперь все, и крепко пожал руку Дикгофа.

Слов не было, да слова были бы теперь ненужными.

— Мы прикажем перенести ее сонной на «Анархию», — сказал Дикгоф, — и вы разбудите ее сами уже у себя дома. Пойдемте же!

Они вышли на двор и прошли мимо поднявшегося со скамьи и последовавшего за ними Семена Ивановича.

Дикгоф не сказал ему ни слова.

Александр Васильевич заметил, что между вождем и одним из его первых помощников пробежала черная кошка.

Трап был спущен. Александр Васильевич и Дикгоф вошли по нему на палубу, где их встретили незнакомые Александру Васильевичу люди.

Отдав приказание принести сонную Аню, Дикгоф нагнулся через перила к стоявшему на земле Семену Ивановичу.

— Итак, вы не поняли меня, — сказал он.

— Я остаюсь при прежних убеждениях, — глухо ответил с земли Семен Иванович, — и жду этого и от вас.

— Мои убеждения все те же, способ исполнения другой.

— Я против этого способа.

— Значит, и против меня?

— Да!

Это короткое слово убежденного анархиста прозвучало решительно и гордо.

— Значит, мы с вами… — начал было Дикгоф.

— Враги! — смело бросили ему снизу.

— Чем больше врагов, тем их будет меньше впоследствии, — проговорил Дикгоф. — Но я не считаю вас врагом!

Ответа не последовало.

Принесли непроснувшуюся Аню и осторожно спустили ее вниз, в каюту.

— К полету! — скомандовал Дикгоф.

— Прощайте, Семен Иванович! — крикнул Александр Васильевич и схватился за перила. Воздух засвистал у него в ушах, и фабрика с ее двором сразу точно провалилась вниз, и перед Александром Васильевичем развернулась туманная панорама Москвы.

— Да здравствует незыблемая анархия! — крикнул внизу одиночный голос.

— Честный, но упрямый человек, — задумчиво произнес Дикгоф. — Он, наверное, передал вам нашу беседу?

— Да, — ответил Александр Васильевич.

— Мое решение неизменно, — продолжал Дикгоф. — Пока среди людей будет борьба партий, до тех пор не будет свободы. Я возьму в свои руки власть для блага всего мира, для объединения людей и для их свободы. Великая французская революция родила Наполеона, и в его мыслях смутно рождался тот же план, что и у меня. Россия была могилой для Наполеона, для меня она будет колыбелью. Однако, пойдемте вниз: сейчас дадут полный ход — и нас снесет ветром.

Но Александр Васильевич не мог оторваться от чудной картины, открывшейся перед ним. В нем поднималось радостно-горделивое чувство человека, победившего воздушную стихию, и быстрый полет его в ней казался ему каким- то волшебным путем к сказочному, недостижимому счастью и свободе.

Лето близилось к концу. Это было страшное лето. Вся Россия, вся Европа были в огне. Мирная жизнь замерла. Старая Европа сотрясалась в кровавых попытках сбросить ярмо вековых устоев и прорваться в новую жизнь. Но чем более говорили о свободе, чем более желали ее, тем она, точно назло, становилась все отдаленнее и отдаленнее. Отуманенные люди в своих поисках свободы, в своих стремлениях к ней натыкались только на горы трупов и потоки крови. И кровь ослепляла их, опьяняла их мысли.

Казалось, что светлый дух разума отлетел от мятущейся земли.

Москва переживала вторую революцию: анархисты победили социал-революционеров, и главой их по-прежнему остался Дикгоф. Его имя гремело.

Это имя произносили и со страхом, и с уважением, и с негодованием. Целые области, целые города он подчинял себе одним словом. В руках правительства оставалась только северная часть России и область, примыкавшая к Петербургу. Эту область охранял воздушный флот аэропланов, не осмеливающийся, однако, дать бой «Анархии».