Ева Левит - Бог нажимает на кнопки [litres]

– Ваши любимые произведения? – спрашивают у этих сомнительных пока лиц.

– Детские сказки, – отвечает какое-то лицо из этого списка.

– Расстрелять! – озвучивает свой молниеносный вердикт следователь. – Сказки всегда на стороне народа.

– Ваши любимые авторы?

– Тургенев.

– Расстрелять! Тургенев сокрушался о несвободе крепостного сознания.

Получается у следователей почему-то все больше «расстрелять».

– А вот вы сами очень начитанный человек, – атакует вдруг следователя допрашиваемый. – Не боитесь, что и вас расстреляют?

– Расстрелять! – говорит следователь. – Неправильные вопросы задаете.

А ведь следователь действительно боится. Потому что понимает: покамест их брат ценен своими знаниями и умением наложить на толпы арестованных нужные лекала, но что будет потом, когда все филологи будут уничтожены, а все книги переписаны?

– Расстрелять! – слышится каждому из них.

Это уже им теперь выносят приговор. За то, что отслужили свое и больше не нужны.

Убежать бы куда, пока еще живы. Но некуда: границы закрыты и внутри границ все номера наперечет.

И книги из страны вывозить нельзя. И ввозить тоже нельзя – первая вещь для конфискации.

И в интернете целые порталы перекрыты. Хочешь разобраться в десятках тысяч сортов роз – добро пожаловать в сеть. А жаждешь творчества Ремарка – нет такого, не существует.

Да и с розами иногда какая-то ерунда получается. Введешь, например, в поиске это слово. И тебе вдруг выдаются строчки:

А дальше вот что:

Ну, тебе становится интересно. Ты пытаешься найти продолжение или имя автора. И ничего.

А в это самое время:

– Ваши любимые авторы? – спрашивает следователь.

– Блок.

– Что, например?

– Да все. Вот это, скажем: о смерти, которая обязательно растопчет любовь, надежду и саму жизнь:

– Расстрелять! – говорит следователь.

А вот и Ключник в очереди у длинной стенки.

– Проходите в кабинет, – говорят ему.

Он проходит и садится на жесткий стул.

– Ваши любимые авторы?

– Маяковский.

– Зачитайте.

– Извольте, если вам так хочется:

– Расстрелять! – говорит следователь.

– Да мне не страшно, молодой человек. Посмотрите на меня: мне много лет и я достаточно пожил. Но знаете, что бы я вам лично посоветовал?

– Что?

– Я видел, вам понравились эти стихи. Так вы постарайтесь раздобыть себе где-нибудь томик этого поэта на черный день. Поверьте мне: если когда-нибудь что-нибудь не очень хорошее случится с вами, вам будет намного легче пережить свою драму вместе с Маяковским.

Следователь ничего не говорит.

Но стихи ему действительно понравились. Он даже под столом отбивал ритм пальцами по коленке.

Бог сидел в низком кресле и смотрел на гостя прямо, приветливо, показывая, что весь внимание, что весь открыт, что весь, мол, к вашим услугам.

Евгений, впрочем, никаких услуг от него не ожидал, а потому не торопился начинать разговор. Его ведь сюда позвали, пусть и разъясняют что к чему.

Молчание, однако, затягивалось.

«Кто кого? – подумал Евгений. – Я или он? Сын или отец?»

Это слово, мысленно примененное к сидящему напротив, больно кольнуло.

«А может, выпалить ему все как есть? Сказать, что довольно игры в прятки, что правда обнаружена и пора выбегать из укрытия и стучать в стенку? Нет, нельзя. Надо затаиться. Главное еще не сделано, и нельзя рисковать».

Бог молчал. Евгений тоже.

«Это опять игра такая, – думал он. – Он ждет, пока я занервничаю и выдам себя. А если занервничаю и выдам, значит, виноват. Так я не буду нервничать, не дождется».

Бог молчал.

«А если это мое нежелание начать разговор, наоборот, подозрительно? Как бы я поступил, будучи прежним? Заговорил бы с ним первым? Улыбнулся? Поспешил выразить радость от встречи?»

Странно, но почему-то все прежнее как-то совершенно выветрилось из памяти.

Да, они уже много раз встречались в этой приемной, обсуждали разные темы. Но это словно бы было вовсе и не с ним. С кем-то, кто умер у него внутри, так же испарился, как раньше это сделал бывший слепой, а потом бывший девственник.

– Двадцать два, – наконец нарушил молчание Бог. – Хорошее число. Для хорошего человека.

«Да он издевается, – подумал Евгений. – И что мне на это ответить: спасибо, мол, как приятно это слышать? Бред какой-то».

Не зная, как именно правильно реагировать, он так ничего и не сказал.

– А я ведь тебя ждал, – продолжил учитель.

– Вот, я пришел.

– Ждал тебя.

– Я слушаю.

– Почему ты думаешь, что у меня есть что тебе сказать?

– Ну раз ждали.

– Ждал.

Евгений насторожился еще больше.

– Ждал. Соскучился по тебе. Давно не видел. Ты меня совсем забыл, не заглядываешь, – посетовал Бог.

– Да все как-то не приходилось, занят был.

– И чем же таким важным ты занимаешься?

– Я?

– Ты.

– Я…

– Ты… – передразнил Бог с той же восходящей задумчивой интонацией.

– Я работал.

– И кем же ты работаешь?

– Грузчиком в магазине.

Брови Бога поползли кверху, придав его прекрасному лицу чертовщинки.

– С таким номером, как у тебя, ты должен работать в министерстве.

– Мне больше по сердцу физический труд.

– Что ж, твоя воля, твоя воля.