Алан Лайтман - Сны Эйнштейна [litres]

– Мне нравится тесьма на салфетке, – говорит дама в парчовой накидке. Она берет салфетку, разворачивает ее, сворачивает.

– Ты говоришь это каждый год, Жозефина, – с улыбкой говорит другая. Подают обед. Сегодня у них омары, спаржа, жаркое, белое вино.

– Как твое мясо? – спрашивает дама в парчовой накидке, глядя на мужа.

– Превосходно. А у тебя?

– Специй многовато. Помнишь – как на прошлой неделе?

– А ваше мясо, адмирал?

– От грудинки еще никогда не отказывался, – объявляет счастливым голосом адмирал.

– А по комплекции незаметно, – замечает собеседник. – С прошлого года, как, впрочем, и за последние десять лет, вы не прибавили ни килограмма.

– Вам, может, незаметно, зато ей заметно, – говорит адмирал и подмигивает жене.

– Я, может быть, ошибаюсь, но, по-моему, в этом году в комнатах сквозняки, – говорит адмиральша. Другие кивают, занимаясь омаром и мясом. – Мне всегда лучше спится в проветренных комнатах, но от сквозняков я просыпаюсь с кашлем.

– Накрывайтесь с головой, – говорит другая.

Адмиральша согласно кивает, но смотрит озадаченно.

– Суньте голову под простыню, и сквозняк будет вам нипочем, – повторяет другая. – Со мной это постоянная история в Гриндельвальде. Постель стоит у окна. Его можно оставлять открытым, если натянуть простыню на лицо. Тогда и не простудишься.

Дама с парчовой накидкой ерзает на стуле, переставляет под столом ноги. Подают кофе. Мужчины уходят в курительную, женщины выходят на просторную веранду и опускаются на плетеные качели.

– Как подвинулось дело с прошлого года? – спрашивает адмирал.

– Не жалуюсь, – отвечает другой, прихлебывая коньяк.

– Дети?

– Стали на год старше.

На веранде раскачиваются женщины и смотрят в ночную темь.

И так в каждом отеле, в каждом доме, в каждом городе. Ибо в этом мире время проходит, а случается немногое. И как мало что происходит из года в год, так же мало что происходит из месяца в месяц, изо дня в день. Если время и ход событий одно и то же, то время вообще едва движется. Если время и события не одно и то же, тогда едва движутся люди. Если человек ни к чему не стремится в этом мире, он страдает, не ведая этого. Если человек к чему-то стремится, он страдает – и знает это, но страдает очень не спеша.

На склоне дня Эйнштейн и Бессо медленно бредут по Шпайхергассе. Это тихое время. Лавочники опускают тенты и выводят на улицу велосипеды. Со второго этажа мать кричит из окна дочери, чтобы та шла домой и готовила обед.

Эйнштейн объяснял другу, для чего ему хочется понять время. Но про сны он ничего не говорит. Сейчас они придут к Бессо домой. Иногда Эйнштейн застревает здесь на обед, и тогда Милева приходит за ним с наследником на руках. Обычно это случается, когда Эйнштейна захватывают новые планы, как сейчас, и тогда в течение всего обеда он дергает ногой под столом. Сотрапезник он неважный.

Эйнштейн склоняется к Бессо, а тот тоже коротышка, и говорит:

– Я хочу понять время, чтобы быть ближе к Предвечному.

Бессо согласно кивает. Но тут возникают вопросы, и он их ставит. Может статься, Предвечному неинтересно быть ближе к своим созданиям – что разумным, что неразумным. Во-вторых, не факт, что понимать значит быть ближе. И наконец, эта работа над проблемой времени может оказаться не по силам двадцатишестилетнему человеку.

С другой стороны, Бессо считает, что его друг способен на многое. Уже в этом году Эйнштейн закончил свою докторскую диссертацию, написал статью о фотонах и еще одну о броуновском движении. В сущности, и этот его замысел начался с исследований электричества и магнетизма, что требует, как о том объявил однажды Эйнштейн, пересмотра концепции времени. Бессо поражается его запросам.

Пока он оставляет Эйнштейна наедине с его мыслями. Он гадает, что приготовила к обеду Анна, и заглядывает в глубь боковой улочки, где в лучах заходящего солнца поблескивает на Аре серебряная лодка. При ходьбе оба мягко постукивают по булыжнику каблуками. Они знают друг друга со студенческих лет в Цюрихе.

– Из Рима получил письмо от брата, – говорит Бессо. – Приедет погостить на месяц. Анна его любит, потому что он всегда делает комплименты ее фигуре. – Эйнштейн рассеянно улыбается. – Пока будет брат, я не смогу гулять с тобой после работы. Ты не пропадешь?

– Что? – спрашивает Эйнштейн.

– Я не смогу бывать с тобой подолгу, пока тут будет брат, – повторяет Бессо. – Справишься без меня?

– Безусловно, – говорит Эйнштейн. – Не беспокойся обо мне.

Сколько знает его Бессо, Эйнштейн всегда был самостоятельным человеком. Он вырос в семье, которая постоянно переезжала с места на место. Как и Бессо, он женат, но с женою почти не появляется. Даже дома он глубокой ночью сбегает от Милевы на кухню, исписывает страницы уравнениями, которые на следующий день в конторе показывает Бессо.

Бессо бросает на друга любопытный взгляд. Потому что мечта о близости кажется странной для отшельника и погруженного в себя человека.

Конец света наступит 26 сентября 1907 года. Все это знают.

В Берне дело обстоит так же, как во всех столицах и городах. За год до конца света закрываются школы. Зачем учиться впрок, когда будущего осталось всего ничего?

В восторге от того, что у них никогда больше не будет уроков, дети играют в прятки в пассажах Крамгассе, бегают по Арштрассе и «пекут блины» на реке, спускают свои монетки на леденцы и лакричные конфеты. Родители им все позволяют.

За месяц до конца сворачиваются все дела. Бундесхаус прекращает свою деятельность. На Шпайхергассе стихает федеральный телеграф. Встают часовая фабрика на Лаупенштрассе, мельница у моста Нидегг. К чему коммерция, зачем производство, когда осталось так мало времени?

Люди сидят в уличных кафе на Амтхаусгассе, прихлебывают кофе и откровенничают друг с другом. Воздух дышит освобождением. Кареглазая женщина, к примеру, жалуется матери, как мало они бывали вместе, когда она была маленькой, а мать работала белошвеей. Они решают съездить в Люцерн. Они вместят обе жизни в этот малый остаток времени. За соседним столиком мужчина рассказывает другу о ненавистном начальнике: тот после работы занимается любовью с его женой в раздевалке и грозит уволить его, если он или его жена поднимут скандал. Но теперь-то чего бояться? Мужчина свел счеты с начальником и помирился с женой. С легким сердцем он вытягивает ноги и уводит глаза к вершинам Альп.

В пекарне на Марктгассе толстопалый пекарь ставит тесто в печь и напевает. В эти дни, покупая хлеб, люди вежливы, они улыбаются и сразу платят, поскольку деньги теряют цену. Они говорят о пикниках во Фрибуре, о незабвенных временах, когда они слушали рассказы своих детей, о долгих дневных прогулках. Похоже, они не возражают против скорого конца света, поскольку всех ожидает одна участь. Мир сроком на один месяц – это мир равенства.