Дэвид Вонг - В финале Джон умрет [издание 2019 г.]

В мобильнике, зажатом между плечом и ухом, снова заговорил Джон. С каждой секундой его голос слабел.

– Приставь к уху.

Я посмотрел на ручейки жира, вытекающие из хот-дога и смешивающиеся с горчицей, и порадовался, что не взял кетчуп или коричневый луковый соус.

Оглядевшись, я постарался как можно более непринужденно поднести сосиску к уху. В эту секунду мобильник сдох.

Капелька жира попала в самый центр моего уха, червяком проползла по щеке, затем по шее и, наконец, забралась за шиворот. Группа мужчин и женщин в деловых костюмах резко изменила курс и обошла меня стороной. С противоположной стороны улицы на меня с любопытством уставился одинокий бомж.

Да, я практически опустился на самое дно.

Я решил утереться салфеткой и оправдать вложенные средства, съев хот-дог, но тут до меня донеслись звуки.

– Дейв? Ты слышишь?

Голос Джона раздавался из сосиски. Я посмотрел на телефон: дисплей черный, стекло выбито, из покореженного корпуса торчит зеленая плата. До меня дошло.

– Понятно. Твой голос я слышу благодаря каким-то телепатическим волнам. Все ясно. Так бы и сказал. – Я опустил руку с хот-догом и приложил к уху мобильник. – Что дальше?

Ничего.

Еле слышные звуки донеслись из сосиски, и я снова приставил ее к уху.

– Дейв? Ты там?

– Да. По мобильнику тебя не слышно.

– Теперь тебе придется говорить со мной по сосиске.

– Почему…

Вздохнув, я потер глаза и почувствовал, что скоро разболится голова.

– Ладно. Что будем делать?

– Ты слышишь меня только потому, что в твой организм попал «соевый соус». В шприце его оставалось немного, так что надолго не хватит.

– Что это за соус, Джон? Он живой! Клянусь, я видел, как он…

– Послушай, доберись до дома Роберта. Сейчас полицейских там нет, но времени у нас мало – они обязательно туда нагрянут. Бери такси и двигай к «Уолли» за своей машиной. Затем поезжай по Лэтроп-авеню в Шир-Виллидж – это трейлерный парк к югу от города, за кондитерской. Если повезет, за двадцать минут доберешься.

– У меня нет денег. Было всего пять долларов, и три из них я потратил на хот-дог.

– Хот-дог стоит три бакса? Ни фига себе! Ладно, подожди секунду. Так, посмотри между сосиской и булкой – там сложенная стодолларовая купюра.

Обрадованный мыслью, что от черной магии может быть польза, я несколько секунд ковырялся в хот-доге.

– Джон, здесь ничего нет.

– Ладно, значит, не получилось. У тебя банковская карта есть?

Два часа спустя я приехал в Шир-Виллидж. Остывший хот-дог лежал на приборной панели; на ветровом стекле, в месте контакта с бумагой, остались потеки горчицы. Я поднес сосиску к уху.

– Джон?

Сквозь взрыв помех прорвался голос Джона, хотя и не так громко, как раньше.

– Дейв?

– Да.

– Ты что, под мостом проехал?

– Нет. Мы в трейлерном парке. Наконец-то. В каком из трейлеров живет Роберт?

Снова помехи, затем голос Джона:

– Действие «соуса» заканчивается. Ничего не говори, только слушай. Войди внутрь и…

Помехи.

– …ни в коем случае этого не делай, и все будет в порядке. Удачи.

Тишина. Голос исчез вместе с помехами: хот-дог перестал быть средством связи. Оставалось надеяться на то, что все станет ясно, когда я войду в дом Роберта.

Его дом оказался одним из двух трейлеров, дверь и крыльцо которых полиция обклеила желтой пластиковой лентой. Второй, похоже, хозяева бросили несколько месяцев назад. Метамфетаминовая лаборатория.

Я оставил машину на лужайке перед домом и зашагал к жилищу Роберта. В доме никого не было – по крайней мере из тех, кто ездит на машине. Я зачем-то постучал в дверь, а затем вошел.

Кишки и кровь уже убрали – не удивительно, ведь полиция не хотела допускать, чтобы внутренности полдня приманивали к себе мух. И все же я узнал эту комнату – по фотографиям, которые показывал коп. Здесь взорвался Роберт. Стоял жуткий запах органики – смеси протухшего молока, плесени и дерьма.

На голых стенах – ни фотографий, ни дешевых пейзажей, ни плакатов с изображением кинозвезд. Может, все сняли полицейские? Телевизора нет. Диван, кресло, обивка которого прожжена окурками. Это жилой дом или сквот?

Я заглянул в кухоньку, расположенную в одном из концов трейлера, затем развернулся, прошел по короткому коридору, ведущему в другую часть дома, толкнул дверь, за которой должна была быть спальня…

…и застыл. Внезапно передо мной появилось поле, припорошенное снегом, а на горизонте – горные вершины, врезающиеся в потрясающее фиолетовое небо. Казалось, кто-то отпилил конец трейлера. Только если бы это произошло на самом деле, я бы увидел соседский ржавый трейлер и брошенный «олдсмобиль» в зарослях сорняков.

Я отступил в коридор – сбитый с толку, напуганный тем, что меня может втянуть туда. Только минуту спустя я понял, что увидел фреску, протянувшуюся по стенам от пола до потолка.

Художник раскрасил стены, оконный переплет и, черт побери, даже сами стекла. Он раскрасил занавески, ковер, простыни и смятое одеяло на неубранной кровати – так что, если смотреть с порога, возникал не фотографический эффект, а нечто большее. Покрытая инеем трава, нарисованная на стене, продолжалась на тумбочке и на стоявшем на ней стакане, наполовину заполненном водой. Стакан был с трещинкой, но художник включил в картину и ее, превратив в отблеск солнечного света на обледеневшем листке.

Эффект был слишком мощный. В последний раз я чувствовал такую тяжесть в желудке в детстве, когда впервые увидел небоскреб. Сам Пикассо за всю жизнь не смог бы написать подобную картину. Наступи на ковер – и разрушишь фон, разгладь одеяло, и эффект пропадет.

Ух. Это просто… ух.

Не знаю, сколько я стоял там, потрясенный детальностью изображения, разглядывая каждый фрагмент.

Вот олень, а вот крошечные следы копыт на снегу. Вот маленькая уютная хижина, вот семья во дворе…

Стоило мне пристальнее вглядеться в картину, как удивление сменилось холодным ужасом.

То, что стоит перед горной хижиной – не деревце, а наскоро сколоченный крест, и на нем висит человек. Вместо ног у него культи. Рядом с крестом стоит женщина… на руках она держит младенца, на голове у него – кривой рог. И, к несчастью для бедняги на кресте, малыш все еще голоден. На замерзшем пруду изо льда торчат не камыши, а чьи-то руки. А олень? У него огромный член, за которым тянется бороздка в снегу…

Я закрыл дверь, решив, что больше никогда не буду ее открывать, двинулся по коридору в направлении гостиной, прошел мимо ванной, затем резко остановился и заглянул туда. Ничего необычного.

Унитаз стоит криво.

– Ну и что? – громко сказал я.

Проклятое любопытство. Зайдя в ванную, я увидел, что он действительно стоит не у стены, где ему полагалось быть, а в футе от нее. Оттащив унитаз в центр ванной, я обнаружил, что квадратная плита, к которой он прикручен, аккуратно закрывает квадратный люк. Вход в подвал?