Юлий Буркин - Цветы на нашем пепле

– Это был морок старого т’анга, – терпеливо объяснил ему Лабастьер, берет подобрал, выжал и сунул его себе за пояс. – Нам надо спешить. – Он подал Лаану руку, помогая тому подняться.

– Т’анга? – отряхиваясь и со слабым интересом разглядывая поврежденное крыло, переспросил Лаан, – но ведь т’анги давным-давно истреблены.

– У меня нет времени рассказывать тебе все подробно. Поспешим. Мы в серьезной опасности, нас могут убить.

Они побежали в ту сторону, где в лесу их ждали Мариэль и Ракши. Лаан с трудом поспевал за королем. У него затекли ноги, и он с трудом передвигал их. Но вскоре выяснилось нечто более важное: молодого махаона напрочь покинул его боевой дух. Он был растерян.

– Мне не нравится этот мир, – заявил он вдруг, резко остановившись. – Если даже меня и убьют, мне наплевать на это.

– Перестань капризничать! – рявкнул на него Лабастьер. – Ты просто еще не в себе. Соберись. Это приказ! – «Как же должны себя чувствовать жители селения, – думал он при этом, – если Лаан, только раз испытавший на себе чары т’анга, настолько выбит из колеи?»

Лаан открыл было рот, чтобы что-то возразить, но вместо этого неподвижным взглядом уставился Лабастьеру через плечо. Тот, ожидая самых неприятных сюрпризов, резко обернулся. Высоко поднимая ноги над поверхностью воды, брезгливо потряхивая ими и затравленно глазея по сторонам, в их сторону плелся сороконог. Это был Ласковый. Видно, его привязь была недостаточно крепкой, и он, привлеченный мороком, порвал ее, чтобы тоже примчаться сюда.

Как бы то ни было, это было очень кстати. Лабастьер бросился навстречу животному. С первого взгляда было понятно, что бедняга падал и, возможно, не раз: он был мокр, чешуйки были исцарапаны, а некоторые и обломаны. Однако седло было на месте, упряжь цела, и никаких обрывков привязи не наблюдалось. Но обдумывать этот факт времени не было. Через миг Лабастьер подвел Ласкового к Лаану:

– Живо залазь в седло! – скомандовал он.

Лаан подчинился. Вид у него при этом был такой, будто он слушается короля лишь потому, что это менее хлопотно, чем перечить. «Ничего, – подумал Лабастьер, – главное, побыстрее выбраться отсюда, а уж потом я сумею привести его в сознание!» Он уселся вперед и, наклонившись, рявкнул сороконогу прямо в ухо:

– Хей-е!

Тот оживился и, словно бы обретя смысл жизни, довольно быстро засеменил вперед. Лабастьер вздохнул почти радостно. Но как раз в этот миг они миновали пустынный центр и выбрались к домам-раковинам окраины. И тут их взорам предстала совершенно дикая картина.

Тротуар кишел обезумевшими и обессиленными бабочками. Одни из них все так же сидели прямо в воде, расправив крылья и прислонившись спинами к стенам. Другие, еле волоча ноги, куда-то плелись, натыкались друг на друга, падали и вновь поднимались… А порой и не поднимались. Их движения были неверны, казалось, они ослепли или напрочь потеряли способность совершать осмысленные действия.

Сороконог старательно огибал всех этих несчастных, но время от времени он ненароком все же сбивал кого-нибудь из них с ног… Лабастьер пригляделся и к своему ужасу осознал, что все сидящие или, во всяком случае, большинство из них – мертвы.

Если бы Лабастьер знал, что болевой шок т’анга приведет к таким ужасным последствиям, он бы еще поразмыслил, нужно ли его убивать. Или прикончил бы его позже, спящим в своем логове, как это делали отряды т’анг-расчистки Лабастьера Второго. Но сейчас он даже не понял, что гибель стольких бабочек – на его совести. «Прочь! Прочь от этого зачарованного места!» – вот единственная мысль, которая вертелась сейчас в голове Лабастьера Шестого.

– Хей-е! – прикрикнул он на Ласкового еще раз, и тот побежал чуть быстрее и еще менее осторожно, но, не пройдя и сотни шагов, внезапно без команды остановился. Он не попытался обойти бредущих ему навстречу самца и самку, потому что… Лабастьер не поверил своим глазам: это были Ракши и Мариэль. Они держались за руки, и лица их были такими же отрешенными, как и у прочих.

Спрыгивая на землю, Лабастьер костерил себя всеми известными ему бранными словами. Ведь он должен был сразу же, только увидев Ласкового, сообразить, что, раз чары т’анга достигли их бивуака, то и эта пара усидеть на месте не могла никак! И ему следовало немедленно броситься на их поиски, а не бежать из селения. То, что он сейчас случайно на них наткнулся – величайшая удача.

Они узнали его, и Мариэль сумела даже вымученно улыбнуться.

– Король… – пробормотала она. – Мы так устали…

Лабастьер заставил ее немедленно занять свое место на сороконоге и обратился к Ракши:

– Сможешь идти сам?

Ответить тот не успел, так как, сползая с седла на землю, вмешался Лаан:

– Давайте определим его сюда, мой король. Похоже, я уже очухался.

Лабастьер взглянул на товарища и с удовлетворением убедился, что тот и в самом деле выглядит почти так, как обычно. Только не было сейчас в его лице обычной готовности разразиться смехом. Но не было и давешней беспредельной апатии.

– Простите меня за проявленное малодушие… – продолжил было Лаан, но Лабастьер остановил его:

– Не время оправдываться, лучше помоги мне.

Вместе усадили Ракши позади Мариэль, и тут же король принял новое решение, благо, крылья его уже порядком подсохли, и он чувствовал, что сможет лететь.

– Двигайте к лагерю и ждите меня там, – обратился он к Лаану. – Мне еще нужно закончить тут кое-какие дела.

Он заметил в лице друга совсем несвойственное ему выражение испуга и беззащитности, какое можно увидеть у только что вылупившейся из куколки бабочки, когда родители на какое-то время оставляют ее одну.

– Я скоро буду, – успокоил он друга. – Вам нечего бояться, – и повторил: – Ждите меня в лагере.

Помахав крыльями и убедившись, что они готовы к полету, Лабастьер поднялся в воздух. Он двигался в центр, к замку Дент-Маари, под которым, по его предположению, находилось логово старого т’анга. Он должен удостовериться, что мокрица не оставила там личинок. А если оставила, он должен «позаботиться» о них.

Тротуары были все так же покрыты водой. Наверное, кто-то должен был открыть какой-то слив, чтобы вода ушла, но сейчас сделать это было некому.

Только с высоты полета Лабастьер смог в полной мере оценить масштабы трагедии, которую он навлек на селение. Мокрые, сверкающие под утренним солнцем мостовые были усеяны трупами. Впервые в душу короля закралось сомнение: верно ли он поступил?..

С другой стороны, он ведь не мог и предполагать, что т’анг, издыхая, потащит за собой и своих обожателей.

Бесформенную груду мертвого тела зверя-чародея Лабастьер увидел прямо под собой в двух кварталах от внушительной бирюзовой глыбы замка Дент-Маари. Он присмотрелся внимательнее и с отвращением обнаружил, что та самая лесная живность, которую выманил из леса сладостный морок т’анга, сейчас, придя в себя, принялась с жадностью вгрызаться в его розово-серую плоть. Десятка два бабочек окружили ее и, не вмешиваясь, стояли или сидели на корточках, наблюдая за этим омерзительным погребальным пиршеством. Выражений их лиц Лабастьер разобрать не смог.