Юлий Буркин - Цветы на нашем пепле

– Часик, нормально? – спросил Грег. – Я бы поел и немного отдохнул.

– Да, – согласился Лабастьер. – Я войду к тебе через час. – С этими словами его флаер вылетел наружу.

Преодалевая брезгливость, Грег утолил голод и жажду, а затем, чувствуя легкий хмель, растянулся на циновке, подложив под голову руки, и попытался собраться с мыслями. Он жив, и это плюс. Но есть и минус – он в плену (якобы в гостях) у потомков людей… Такой большой и сильный по сравнению с ними, но в то же время беззащитный и беспомощный. Что он может предпринять дальше?

Внезапно в животе забурчало, напомнив, что человеческое пищеварение подразумевает и дефекацию. Этого Лабастьер явно не предусмотрл. Грег беспомощно огляделся по сторонам, но ничего подходящего для возникшей ситуации не обнаружил.

Он мог бы и потерпеть немного, но решил не тянуть с решением столь животрепещущего вопроса, а потому поднялся и выглянул в проем наружу. Флаер императора висел в метре от входа.

– Проблема, – сказал Грег.

– Твой организм стремится вывести ненужные шлаки? – со знанием дела осведомился император.

– Вроде того, – подтвердил Грег. – Может, пройдемся обратно в лес?

– Это вовсе не обязательно, – возразил Лабастьер. – Ты можешь опорожнить свой кишечник в те чаши, где была пища, а мои подданные унесут их прочь.

– А потом в той же посуде принесут мне еду?! – возмутился Грег. – Нет, император, у людей так не принято. Для еды – одна посуда, для дерьма – другая!

– Не возбуждайся понапрасну, – заявил Лабастьер. – Твое желание легко выполнимо. Сейчас тебе доставят специальную посуду для испражнений… Теплокровные животные из нашей коллекции не требовали ее, но разум прихотлив, и я был готов к этому…

Не прошло и пяти минут, как влетевшая в «коттедж» стайка бабочек принесла Грегу точно такую же посудину, в какой ему был подан «рис», но немного поглубже. Он же в это время опять валялся на циновке, предаваясь вполне оправданной меланхолии.

Нечто явственно унизительное было в процессе испражнения в эту керамическую тарелку. Но Грег был не из тех людей, что комплексуют попусту. Сделав свое дело и выставив посудину наружу, он обнаружил, что уже основательно стемнело.

– Император, – позвал он, плохо различая в сумерках, тут ли флаер Лабастьера.

– Я здесь, – отозвался тот.

– А освещения в моем жилище не предусмотрено?

– Искусственное освещение не в традициях ураний, а мы находимся на их территории.

– Понятно. А ночной сон бабочкам необходим?

– Урании ведут ночной образ жизни. Днем они не спали только потому, что хотели посмотреть на тебя.

– Очень мило с их стороны, – заявил Грег. – Но я веду дневной образ жизни. И сейчас я хотел бы поспать. Готов продолжить общение утром. Ты не против?

– Я не против, – как-то совсем по-человечески ответил император. – Но у нас принято перед сном удовлетворять желания, связанные с биологическим воспроизведением.

– У нас тоже есть похожая традиция, – усмехнулся Грег, – но тут вы мне вряд ли сможете помочь. Спокойной ночи.

Он вернулся внутрь, ощупью нашел циновку, разделся и растянулся на ней во весь рост, чувствуя неприятную липкую влажность тела. «Интересно, моются эти чертовы бабочки когда-нибудь или нет? Наверное нет, у них же крылья, которые, небось, нельзя мочить. А мне обязательно надо умыться. Завтра нужно будет решить и этот вопрос». За день произошло столько событий, что на их осмысление понадобится немало времени. Но сейчас утомление брало верх, и почти сразу Грег начал засыпать.

…Ему снилось что-то прозрачное и неуловимое. Что-то сплошь из легких касаний и шепотков. Он словно погрузился в тихую и нежную суматоху с явным эротическим уклоном. Казалось, кто-то легко и влажно касается его губ и тела, включая самые интимные места. Их трогают, щекочут, теребят и целуют…

Внезапно проснувшись, Грег понял, что это совсем не сон. Темнота была почти полной, и ничего конкретного он не видел, но очертания нескольких крылатых фигурок, хоть и смутно, но все же угадывались. Да и без того было понятно, что происходит в его «спальне». Несколько ураний, тихо переговариваясь между собой и посмеиваясь, ласкали его тело, возбуждая физическое желание и пытаясь его удовлетворить.

«Надеюсь, это хотя бы самки?.. – сквозь сон подумал Грег, но тут же, окончательно проснувшись, возмутился: – Этого мне еще не хватало! Зоофилия какая-то!»

– Ну-ка, брысь! – рявкнул он в темноту. Шелест крыльев взметнулся и исчез. Словно ничего и не было. Осторожно, боясь кого-нибудь ударить или придавить, Грег сел на циновке.

«Нет, это уж слишком! – решил он. – Надо сразу правильно себя поставить. До каких пор эта проклятая бабочка будет считать, что вправе решать за меня все, вплоть до тонкостей моей личной жизни?»

Грег поднялся и решительно выбрался наружу. Ночь была темной, но звезды сияли ярко, значительно ярче тех, которые он видел когда-то. И благодаря их свету контуры императорского флаера проступали из сумерка.

– Эй, ты! – крикнул Грег в темноту.

– Слушаю тебя… – Голос Лабастьера слегка помедлил и закончил: – …Человек.

– Вот именно! Человек! Я – человек, и я свободен! Я – не животное из твоего зверинца. Впредь спроси, насекомое, хочу я чего-то или не хочу, а потом уже делай это! И не смей вторгаться в мою личную жизнь! Ты понял, что я имею в виду или нет?

Лабастьер снова помедлил, а затем произнес с нарочитой отчетливостью:

– Я понял лишь то, что ты не совсем осознаешь, в каком положении ты находишься.

– То есть? Ну, и в каком?

– Ты – мой гость, но ты и мой пленник.

– Ничего нового я не услышал, – заявил Грег. – Я прекрасно понимаю свое положение. Только не забывай: это мы вас сделали!

– Но не ты лично. Я спас тебя от гибели, но если понадобится, я без труда и сомнений лишу тебя жизни.

– Это не так просто, как тебе кажется!

– Да?.. – отозвался Лабастьер.

И тут же знакомая уже, но забытая волна боли судорожной молнией прокатилась по телу Грега от горла до самых кончиков ног. Согнувшись, он непроизвольно захрипел, а потом, не в силах устоять на ногах, опустился на землю.

– Я отец своим подданным, – сказал император. – Ты обидел наших девушек. Они готовились к этой ночи годы. Ты наказан за строптивость.

Боль отхлынула. Минуты две Грег приходил в сознание. Потом прошептал:

– Ладно. Спокойной ночи.

Еще минут пять он, сидя на пороге и привалившись спиной к краю проема, разглядывал огромные незнакомые звезды в черном небе. Затем он уполз внутрь, на свою циновку.

Больше этой ночью его не беспокоил никто. Прежде чем уснуть, Грег подумал о том, стоил ли его гордый отказ от эротических услуг самок ураний перенесенной боли. В конце концов, в чужой монастырь со своим уставом не ходят… Наверное, нужно учиться быть дипломатом. Да, он не дипломат, а биолог, черт побери!.. Но если он хочет помочь себе и остальным членам экипажа, то есть, всему тому, чем является сегодня человечество, ему придется учиться.