Денис Калдаев - Семь миллионов сапфиров [litres]

Я вышел из душа. Солнечный свет крохотными лимонными дольками рассыпался по номеру. На окне покачивалась узорчатая штора. На столике стояла мутно-зеленая бутылка вина, рядом – поднос с ужином. Бифштекс с картофельным пюре и кукурузой. Конечно, консьерж занес его, пока я намыливал себе шею. Я управился с едой и осушил полный бокал. По телу разлилось вязкое тепло. Кончики пальцев приятно покалывало. Вино было кислое, но я пил жадно, даже захлебываясь. Помню, в соседнем номере пел женский голос. Как же прекрасно! Иногда так пела мама. Захотелось улечься в постель и послушать ее колыбельную.

Лишь одно меня смущало. Почему в номере пахнет миндалем? Очень странно. Я вспомнил, как отец водил меня к старой цыганке. От нее шел имбирный душок, смешанный с потом; позвякивали золотые украшения, а я дрожал от страха, когда эта женщина водила своим заскорузлым пальцем по моей влажной ладошке. Прорицательница была столь же зловещей, как та старуха у гостиницы. «Ну что?» – нетерпеливо спросил отец. Конечно, он ожидал услышать гораздо больше, чем она сообщила в тот вечер. Цыганка закашлялась, словно в приступе астмы, и сказала всего одно слово: «Миндаль». И никаких тебе комментариев.

Я подошел к окну. Солнце мягко окутывало улицы. Мир устало замер. За домами вздымались сотни труб, похожие на кубинские сигары великанов. Блестели прозрачные капсулы метро. «Видимо, мне суждено остаться на острове», – пробормотал я. Как же быть? Чем заняться? Может, все-таки удастся сбежать? Я не терял надежды, и в голове подолгу петляли подобные рассуждения… Или же просто принять правила игры? Стать образцовым эйорхольцем? Вернуться в родительский дом? Много лет назад Анализ казался мне особой, изысканной игрою, в которую вовлечены все взрослые.

Прошел час, может, два, и мне на глаза попался конверт. С минуту я смотрел на него. Помятый, сложенный пополам, он уныло лежал на полу, почти под софой. Я поднял его и повертел в руках. Бархатная бумага, расчерченная двумя бледно-малиновыми полосами, была приятной на ощупь. Сам конверт целиком умещался в ладони. Он казался похожим на рождественскую открытку, но внутри скрывалось отнюдь не праздничное поздравление – в нем была вся моя жизнь.

Лотерейный билет. В последние годы я был равнодушен к Анализу. Но теперь меня вдруг пронизала легкая дрожь от любопытства. Ведь одно дело, когда ты только воображаешь свои цифры, при этом отвергая желание их узнать. И совсем другое дело, когда ты держишь в руках реальный клочок бумаги, внутри которого прячется тайна твоей жизни. Видимо, в той ситуации, когда человек в одном шаге от чего-то ошеломляющего, есть определенная доля мистики.

Я даже не ожидал, что это желание окажется столь соблазнительным. Вдобавок ко всему, я проиграл: Анализ мне уже сделали. «Какая, в сущности, разница!» – подумал я. Меня захлестнула волна жгучего интереса, но в нем маскировалась скорее обреченность, чем детское любопытство. Так игроки на грани нервного срыва идут ва-банк. Так загнанный волк бросается на охотников. Так солдат с гранатой в руке мчится на танк, зная, что это верная смерть.

«А», «Б», «В», «Г», «Д» – я видел перед собой веер из цветных алфавитных карточек. Я был уверен, что морально готов к любому повороту событий. Каков будет худший вариант? Что может случиться самое плохое? «Класс «А», – сказал я вслух. Жизнь любит преподносить сюрпризы. Но разве ты не готов к этому, Марк? У тебя нет детей, ты не пишешь великую книгу, не сочиняешь гениальную симфонию, так скажи мне, зачем тебе судорожно цепляться за свое существование и дрожать от страха? Вспомни статистику. Вероятность того, что в паспорте указан класс «А» или «Б» – всего десять процентов. У тебя определенно будет класс «Г», не меньше…

Одной новогодней ночью меня так раздразнили хлопки фейерверков, которых не было видно в окно, что я выскочил на балкон в одной пижаме и моментально заработал себе воспаление легких. Конечно, меня быстро поставили на ноги, но после этого случая я каждую зиму болел ангиной.

– Слабое здоровье, – сокрушались врачи. – Пусть больше гуляет и ест яблоки.

– Он будет долгожителем, – неизменно отвечал отец…

Я допил остатки вина и включил головизор на канале классической музыки. Трехмерный оркестр, высветившийся из экрана, занял добрую половину номера. Мне было хорошо, и я даже протянул руку, чтобы коснуться лысины дирижера, которая блестела, как бронзовый чайник. Звучала симфония № 2 до минор Себастьяна Баха. Меня обволакивала приятная дрема. Легкое головокружение. Я держал в руках конверт, не решаясь открыть его. Но мысль, что в нем прописана моя жизнь, манила и жгла, будоражила все чувства. И когда на меня обрушилась очередная композиция, громыхающая буря из нот, я не выдержал, вцепился в уголок конверта и разорвал его в клочья.

Паспорт, освобожденный из бумажного плена, был в точности, как у отца. Серая пластиковая карточка, будь она проклята. Но она заворожила меня. Рядом с моей школьной фотографией (трехлетней давности, еще с медкомиссии в Самшире), под семибуквенным «Эйорхол» – выпуклые полоски штрихкода. Я провел по ним ногтем, и раздался звук, похожий на пчелиное жужжание.

Казалось, терять нечего. Будь что будет. Я подошел к головизору и поднес паспорт к лазерному устройству. Удиви меня, дружок. Но когда экран вспыхнул аккуратненькими голубыми цифрами, моя рука задрожала и выронила карту. Я постараюсь наиболее подробно описать то, что произошло потом. Меня словно облили ледяной водой.

Цифры гласили: «02.09.2102. 17.22».

Ниже пометка: «Класс «А».

Я оцепенел, сжав кулаки до крови. Смотрел и не понимал. Силился, но не мог. Прошел час, год, столетие, вечность… Весь мир исчез. Комната – огромный бетонный гроб – а в ней только я и голубые цифры. Что они значат? Сейчас июнь 2102 года. Выходит… Мне казалось, я допускаю ошибку. Снова начинаю считать. Бессчетное количество раз. Июнь. Второе сентября. И вдруг… как топор по голове… я понял . Это произошло внезапно, с кристальной ясностью. Как взрыв. Как цунами. Меня вырвало, и я упал прямо в лужу из вина и желчи.

Это означает, что мне осталось чуть больше трех месяцев!

«Ложь!» – захлебываюсь я. Дурацкое предсказание. Как можно поверить в это? Чепуха. Я пробую рассмеяться, но у меня не получается. Даже намека на улыбку. Тише, Марк, тише… Нужно успокоиться. Но зачем я себе лгу? Пытаюсь встать с колен. Падаю. Что-то звенит над левым ухом.

Этого не может быть. Кажется, номер уменьшается в размерах. Дышать становится все тяжелей. Раз. Два. Три. Четыре. Я делаю глубокие вдохи, сев по-турецки, словно ныряльщик за жемчугом.

Уж лучше бы я ничего не знал! Выбросил паспорт. Разрезал на кусочки. Расплавил. Сжег… В глубине души я верил в эти цифры. Я помнил смерть Сью, и я верил в них…