Денис Калдаев - Семь миллионов сапфиров [litres]

В этот же момент в ванную влетела Маргарита, услышавшая из гостиной плач, который пробирал до костей. Она увидела Люциуса с опущенными руками в купели, она увидела воду, кипящую пузырями, и исторгла страшный вопль – крик Матери, теряющей дочь. Она ощутила неистовую энергию разрушения, негодования и ужаса и потому в мгновение ока смела могучего мужа с блестящего кафеля. Люциус рухнул на мраморный пол, как буйвол, поймавший грудью тридцатиграммовую пулю. Маргарита вытащила дочь из «логова смерти», схватила за дергающиеся ножки и стала отчаянно трясти.

И случилось чудо – малышку вырвало вспененной жижей и она заплакала, громко и пронзительно, даже не подозревая, на какой поступок решился ее отец, почтенный долгожитель, первое лицо государства, грозный Люциус Льетт, на счету которого было еще сто тридцать пять лет, больше, чем у кого-либо в величайшем государстве всех времен и народов, чудесном и невообразимом Эйорхоле.

В тот же вечер раннего марта, наполненного теплом и ароматами рождавшейся весны, Маргарита Льетт навсегда уехала из дома с дочкой, маленькой Ионой, не ведая, какие еще подарки приготовит ей судьба, не позволившая убить ее в то безмятежное утро високосного года, отмечавшего шестидесятилетний юбилей со дня сотворения Анализа.

Эта история глубоко шокировала меня; в ней тоже жила громогласная Мелодия смерти. Чем-то она напоминала трагедию с моей сестренкой Сью. Я долго молчал, не в силах произнести ни слова. Тогда же я понял, что Иона дарована мне небесами и я должен беречь ее как зеницу ока.

После того как она поведала мне свою биографию, у нее словно камень с души сошел – видно, она долго держала внутри себя эти плохие воспоминания. А достаточно было просто выговориться, освободить себя от прошлого, от бремени извечного ужаса. Ее тайные горести стали нашими общими. Я стал ею, а она – мной.

Была лишь одна тема, которой мы не смели касаться. Иона не знала моей даты Х. Однажды мы прогуливались по влажному рассветному лесу, и разговор наш впервые свернул в опасное русло. И тогда Иона оборвала меня на полуслове:

– Прошу тебя, Марк, очень прошу, никогда не называй мне свою дату! Пусть это будет твоей тайной. Я не хочу, чтобы мы думали о нашей смерти, а тем более готовились к ней.

Я согласился. Это мудро. Иона улыбнулась улыбкой королевы, и я обнял ее. Ее глаза блестели радостным неведением, и я был счастлив, что она далека от этого гротескного, жалящего ужаса.

Бывало, я подыгрывал ей, когда она предлагала одну своеобразную игру. Например, говорила с утра: «Сегодня мы с тобой угрюмые старцы. Будем ссориться и вечно ворчать друг на друга!» На второй день: «А сегодня мы восьмилетние дети. Пусть твое поведение будет непредсказуемым. Просто радуйся жизни!» Но больше всего мне нравились дни, когда она говорила, что мы возлюбленные, которые встретились после десяти лет разлуки.

Иона. Она казалась похожей на ангела: голубые миндалевидные глаза, звездочки ювелирных веснушек, серое ситцевое платьице в дождливые дни и туфельки-лодочки по воскресеньям. Я был счастлив, когда мы гуляли по улочкам Фарфаллы, ныряли с пирса в ледяную воду Великого озера и загорали под смеющимся солнцем нашей любви. Восемнадцать лет пролетели быстрее, чем эти неполные три месяца. Впервые я жил по-настоящему.

Порой я начинал верить, что Анализ ошибся. Что смерть минует меня. Казалось, любовь – это могущественная броня, которая непременно меня защитит. Будто я избранный. Попавший в один процент. Я цеплялся за это чувство, как утопающий за соломинку, и всячески гнал от себя плохие мысли. Третье сентября пройдет в точности, как и любой другой день. Ничего не произойдет, убеждал я себя.

Но в глубине меня жил интимный, тщательно скрываемый страх. Это было довольно странно. Допустим, сейчас ты безмятежен и не думаешь о смерти, но через минуту тебя охватывают самые неприятные переживания. Спустя еще минуту – ты вновь сплошной позитив. Будто колебания маятника.

Помню, как третьего августа мне стало не по себе. До моей даты Х оставался ровно месяц, и тогда я впервые задумался о том, как рассказать об этом Ионе. Вдруг чуда не произойдет и меня просто не станет? Конечно, не стоило допускать, чтобы моя смерть стала для нее чудовищной неожиданностью. Так мне казалось. Тогда я решил, что расскажу обо всем утром второго сентября. Мне хотелось, чтобы до самого последнего дня Иона была со мной предельно счастлива.

Я закрывал глаза и силился представить себе обычную сцену признания. Сколько счастливых пар разлучила смерть? Как это происходит тысячи и тысячи раз между влюбленными, ежедневно, с неумолимой периодичностью?

Итак, настает роковой день. Освещенная первыми лучами солнца, девушка читает в постели книгу. Ее возлюбленный, немного сгорбившись, сидит рядом. На его лице сгущается глубокая печаль, и кажется, будто он находится на другом краю Вселенной. Он готов к неизбежному, но боится за свою «половинку» и совершенно не знает, как сообщить ей предательскую новость. Нельзя просто так исчезнуть из ее жизни, не предупредив ни о чем. Он уверен в этом.

Весь последний месяц он тщательно подбирает слова, точно нанизывая бусины на тонкую паутинку, чтобы как можно меньше ранить свою любовь. Но у него ничего не выходит: слова напоминают груду камней, рухнувшую в ущелье. Однако будет преступлением молчать и дальше. Он поступает просто.

Заключает руку любимой в створки своих ладоней и тихо говорит:

– Сегодня моя дата Х.

Эти четыре хлестких слова точно угли обжигают ему горло. Они сопоставимы по силе с признанием в любви или убийстве. Они означают неумолимую власть рока, на милосердие которого не приходится рассчитывать.

– Умоляю, скажи, что ты шутишь.

Книга с грохотом падает на пол.

– Это правда.

И тогда на глазах девушки выступают слезы, по щеке скользит капля и срывается вниз.

– Сколько же осталось? – шепчет она.

– Пять часов.

О, эти глаза, полные боли! Глаза, в которых, словно маячок надежды, отражается всполох рассвета.

– Все будет хорошо, обещаю, – утешает ее юноша.

Он освободился от части груза, который так мучил его. От него исходит спокойствие, и возникает ощущение, будто сегодня – не дата его смерти, а банальный день, константа времени, круговорот Света и Тьмы, Добра и Зла, протекающий ежесуточно. Девушка замирает на плече смиренного человека. Теперь уже она должна влачить эту часть груза. Ее немигающий взгляд следит за стрелкой настенных часов.

Кажется, будто возлюбленные приходят к немому соглашению, что новый день станет самым обычным днем на свете, и благополучно забывают о дате Х. Но на самом деле они идут на жесткую сделку с собственной совестью, которая подталкивала прожить каждую минуту заново, броситься в жаркие объятия друг друга, заняться самым неистовым актом любви, а после прорыдать вплоть до первых петухов. Они делают это лишь мысленно, потому что страх ранить друг друга небрежно сказанным словом или действием сковывает их по рукам и ногам. Их жадные объятия – лишь верхушка айсберга.