Братья Стругацкие - Том 1. 1955–1959 [litres]

– Серьезные неполадки?

Ермаков вздрогнул и обернулся.

– А, вы здесь, Алексей Петрович… Да, перерыв связи. Неожиданный и… довольно странный…

Он выпрямился, обтирая испачканные руки губкой. Быков выжидательно смотрел на него.

– Я беседовал с Михаилом… и… – командир колебался, – и вдруг прервалась связь.

– Что-нибудь с аппаратурой?

– Нет, рация в порядке. Очевидно, просто не повезло. До этого связь была на редкость хорошей.

Что-то в тоне командира показалось Быкову необычным. Некоторое время они молча смотрели друг на друга, потом Ермаков спросил:

– Много еще осталось?

– Нет. Часа два работы. Не больше…

– Хорошо. – Командир взглянул на ручные часы, спросил небрежно: – Вы не замечали, Алексей Петрович, когда-либо вспышек на юге?

– На юге? В стороне «Хиуса»? Нет, Анатолий Борисович. Ведь на юге, в районе болота, никогда не бывает зарниц. По крайней мере, до сих пор не бывало.

– Да-да, вы правы… – Ермаков говорил уже спокойно. – Давайте заканчивать – и на отдых. Осталось немного.

Быков снова нацепил шлем и поднялся. Он вдруг почувствовал себя отдохнувшим и бодрым. У выхода задержался:

– Я скоро вернусь, Анатолий Борисович, помогу вам выбраться наружу.

Ермаков поднял голову, снова взглянул на часы и сказал непонятно:

– Надо следить за горизонтом, Алексей Петрович.

– За горизонтом?

– Да, на юге, в стороне болота…

– Х-хорошо…

Проснувшись ночью, Быков увидел, что Ермаков сидит за приемником. Связи не было. «Хиус» молчал всю ночь. Всю ночь и весь следующий день…

Третий, последний маяк установили очень быстро, меньше чем за десять часов. Ермаков выбрался из «Мальчика»; сильно хромая, прошел по упругой, присыпанной песком и гравием поверхности селено-цериевой ткани, проверил схему подключения и привел установку в действие.

Межпланетники стояли около тускло поблескивающей башенки и молчали. Ничего не изменилось. Там, где с клокотанием кипел взрывами урановый котел Голконды, снова подымалась, как и прежде, багровая стена света. Вздрагивала почва под ногами. Порывами налетал несильный ветер, вздымал облачка пыли в лучах прожекторов. На юге в непроглядной тьме неслись смерчи над черной пустыней, низкие клубящиеся тучи цеплялись за вершины торчащих скал. Едва слышно посвистывал маяк, и невидимый тонкий радиолуч начал свой стремительный бег кругами по небу – от горизонта к зениту, от зенита к горизонту, – словно разматывая бесконечную огромную спираль.

Дело завершено. Уйдет «Мальчик», снимется с гигантского болота и вернется на Землю «Хиус». Много-много раз черное небо озарится багровым светом, прилетят и улетят десятки планетолетов, а три невысокие крепкие башенки будут упорно слать в эфир свои призывные сигналы: «Здесь посадочная площадка, здесь Голконда, здесь цель ваша, скитальцы безводных океанов Космоса!» Дело сделано, окончено, совсем, совершенно окончено! «Хиус», Михаил Антонович, Земля – все стало удивительно близким, подошло, остановилось рядом в белом свете прожекторов «Мальчика». Это чувствовали все. И Ермаков, напряженно вглядывающийся в черную завесу на юге, и задумавшийся Юрковский, скрестивший руки на груди. И Быков, и бедняга Дауге, ищущий плечо Богдана в рассеянном недоумении, почему это ему никак не удается опереться на друга-радиста.

– Так… Ракетодром «Урановая Голконда номер один» готов к приему первых планетолетов, – сказал высоким, звенящим голосом Ермаков. – Семнадцать сорок пять, шестнадцатого сентября, 19… года…

Все молчали. Ермаков поднял руку и торжественно, громко и ясно провозгласил:

– Мы, экипаж советского планетолета «Хиус», именем Союза Советских Коммунистических Республик объявляем Урановую Голконду со всеми ее сокровищами собственностью человечества!

Быков подошел к маяку и прикрепил к шестигранному шесту маяка широкое полотнище. Ветер подхватил и развернул алое, казавшееся в багровых сумерках почти черным, знамя с золотой звездой и великой старинной эмблемой – серпом и молотом, – знамя Родины.

– Ура! – крикнул Юрковский, а Дауге захлопал в ладоши.

На этом торжественная церемония окончилась.

Вернувшись в транспортер, Ермаков сразу же присел к приемнику, а Юрковский снял шлем, потянулся и, отчаянно зевнув, повалился на свою постель.

– Итак, Иоганыч, чем станешь угощать? – осведомился он.

И тут Быков вспомнил: сегодня день рождения Иоганыча. Еще когда устанавливали первый маяк, Дауге говорил об этом и торжественно приглашал «отпраздновать сию знаменательную дату посредством посильного поглощения пития и закусок с произнесением соответствующих речей». Приглашал в стихах:

Быков весело улыбнулся и спросил:

– А где же обещанные яства?

Дауге засуетился, принялся копаться в своем мешке – извлек старательно обернутую в бумагу бутылку, две коробки роль-мопса и толстый ломоть копченого латышского сала. Все эти прелести не входили в обычный рацион межпланетников. Дауге ухитрился протащить их сюда контрабандой. Быков расстелил салфетку, вынул из буфетного шкафчика стаканчики, вилки, хлеб в полиэтиленовой упаковке. Юрковский крякнул, произнес значительно: «Однако!» – и придвинулся поближе к импровизированному пиршественному столу. Внутренность бронированной машины сразу приобрела праздничный вид. Стало хорошо и необычно. Дауге развернул бутылку, поставил ее в центре салфетки и с вожделением потер руки. Юрковский причесался. Быков подумал и повязал галстук поверх спецкостюма, чем поверг именинника в радостное изумление.

Пока длились эти многообещающие приготовления, Ермаков, не снимая шлема, сидел у рации. Кончив какие-то расчеты, он принялся вызывать «Хиус». Но эфир молчал. В репродукторе хрипело, выло, каркало. Михаил Антонович не откликался. Ермаков выключил аппаратуру, устало стащил колпак и аккуратно повесил его на стену. Быков с удивлением заметил, как потемнело и посуровело лицо командира. Ермаков был чем-то очень сильно обеспокоен. Обеспокоен сейчас, когда пройден такой тяжелый и многотрудный путь, когда осталось только отдать Крутикову приказ и ждать прибытия «Хиуса» на новый ракетодром? Странно… Алексей Петрович ухватился за нижнюю губу.

– Товарищи, предлагаю всем отдыхать и… – Ермаков замолчал, с удивлением рассматривая веселых друзей; брови его поднялись. – Что это вы затеяли?

– На вечер, данный в честь мою… – упавшим голосом начал Дауге. Выражение лица командира поразило его. – Анатолий Борисович! Ведь сегодня праздник… в известном смысле – завершение…

– Он – новорожденный, Анатолий Борисович! – весело сказал Юрковский, трудясь над бутылкой. – Выпьем по глотку коньяку, поболтаем.