Геннадий Сосновский - Восковые фигуры

— И что же вы можете делать, уважаемый? Специальность какая? А впрочем, — он посмотрел на часы, — сейчас время не приемное. Ничем помочь не могу. Прошу! — И он указал на выход.

— Поверьте, я не ради денег, — пробормотал Герт в замешательстве. — Вы должны меня оформить, сказали, что можно задним числом… Произошло недоразумение… Любая должность! Разумеется, смешно требовать от вас наблюдательности… Я волшебник!

— Волшебник? Ну-ну! Между прочим, у нас здесь автобаза, а не цирк!

Герт выдержал паузу, как бы собираясь ошеломить.

— Слушайте же! Сегодня на профсоюзном собрании, когда выступал Пеструшкин, вы подумали: откуда этот проходимец с красным носом. Так было или не так?

— Ну, так, так, — сказал Булкин, скривившись. — И что из того? Мысли на расстоянии угадываете? Эка невидаль! У нас тут был один из филармонии, такое отгадывал — дамочки выскакивали из зала как ошпаренные.

Герт в ответ на это досадливо поморщился.

— Вы хотели знать, кто такой Пеструшкин? Так вот, Пеструшкин, избранный единогласно при одном воздержавшемся, — это я! — И Герт, вынув из сумки бороду, повертел ею у Булкина перед носом. Вопреки ожиданию тот не только не выразил удивления или других подобных чувств, а расхохотался что ни на есть самым нахальным образом.

— Так вы еще и жулик вдобавок! Морочить голову честным людям! Выступать под чужой фамилией! Да я вас сейчас в милицию отправлю, ну-ка, пошли со мной, марш! Оформить задним числом! Откуда свалился-то, с Луны что ли? Ну, давай, топай, топай! — И довольно невежливо подтолкнул дыроколом посетителя да еще рассмеялся вслед ему неприлично.

Ах, как неосторожно вел себя Павел Семенович, как манкировал, как легкомысленно играл со своей судьбой! Хотя откуда ему было знать, сколь плачевны будут последствия и сколь темна и ужасна пучина, куда минутой позже будет ввергнута его жизненная ладья! Что ж, люди часто не могут или не склонны правильно оценивать ситуацию и свое место в ней — то ли из мелочных чувств, то ли из-за недостатка элементарной наблюдательности. Итак, Булкин запер за собой дверь, и незнакомец, подталкиваемый сзади, молча пошел. Затем он шаг замедлил, остановился как бы в раздумье. Наверно, он еще стоял на пороге решения, ибо в тот краткий миг решалась не только судьба злополучного Булкина, но и его собственная. Воспользуется ли он благоприятным случаем или устоит перед соблазном? Однако самолюбие его было сильно задето: никто еще не обращался с ним подобным хамским образом; мстительное чувство, брошенное на чашу весов, перевесило. Герт прошептал в бесполезном уже раскаянии: «Уилла, прости меня! Прости меня, если можешь, моя мышка!» (то было самое ласковое слово в его любовном лексиконе). А кадровик, все еще чувствуя себя хозяином положения, и не подозревал, конечно, что приблизился к пропасти, что уже стоит на ее краю. Вдруг он сильно вскрикнул, не от боли — немыслимая тяжесть навалилась сверху, придавила к земле. Нечто подобное было в детстве, когда играли в «кучу малу», и он оказался в самом низу под грудой тел: ни охнуть ни вздохнуть.

Герт простер вверх руки и чуть запрокинул лицо; все в нем напряглось, черты заострились, что-то демоническое в них появилось. Он произнес ровным голосом, с ноткой торжественности — по телу невольная дрожь пробежала; кадровик испугался, побледнел.

— И да свершится предначертание и на голову виновного обрушится карающий меч! Булкин, приготовьтесь! Сейчас произойдет превращение. Вы превратитесь в особую физическую субстанцию…

— Превращусь в кого? — У Булкина отвисла челюсть.

— В мини-гомосапиенса. В маленького человечка. В минигопса.

— В минигопса? А что это такое?

— Сейчас узнаете. — Говоря так, философ сделал руками несколько пассов, как бы что-то стирая невидимое, а затем произнес тест, который легко было запомнить, а еще легче произнести. Не будем вдаваться в тонкости, вспомним лишь, какими семимильными шагами устремляются вперед наука и техника; то, что вчера казалось фантастикой, сегодня уже реальность. С помощью теста открывался канал связи с Космосом, и к объекту эксперимента устремлялись массы особо организованных тонких энергий, очень агрессивных; генетический код разрушался и создавалось нечто совсем новое. Одновременно ученый взял Булкина за нос и повернул его туда-сюда, как водопроводный кран, — действие, казалось бы, совсем уж несерьезное, но таким образом обозначалась адресность намеченной жертвы, а кроме того, это служило маскировкой.

Кадровик дернулся, будто прошитый электрическим током, отчаянный вопль вырвался из груди его (именно этот-то крик и слышал перепуганный Исаак Борисович, когда вышел из своего кабинета). На мгновенье Булкин остолбенел, глаза по-лягушачьи вылезли из орбит, приоткрылся в дурацком изумлении рот, затем внутри зашипело, засвистело — так из автомобильной камеры выходит воздух через прокол, а сам он, продолжая отчаянно вопить, стал быстро уменьшаться в размерах и оседать. Меньше, меньше… Упали на пол брюки, потеряв опору, а затем бесформенной массой рухнула и вся прочая одежда, похоронив под собой ее обладателя. Булкин слепо возился под грудой тряпок, как котенок под одеялом, куда его засунул озорник-мальчишка; наконец он выпростал голову.

— Не убивайте меня! Мамочки родные… Не убивайте, пощадите, я все сделаю! — пищал кадровик на все более высоких тонах, как крыса, которой наступили на хвост, слова вылетали скомканные, уже невнятные. Булкин остался в чем мать родила. Он был уже не он. Маленький голый человечек, величиной с детскую ладошку, барахтался на полу и отчаянно верещал — провалился ногой в петлю собственного пиджака и она держала его, как в капкане.

Пришелец нагнулся с брезгливой гримасой, осторожно, как жука, взял двумя пальцами за спинку и освободил из плена. Несчастный пищал, дрыгал ручками и ножками.

— 1Что со мной такое? Погибаю! Верните меня, верните обратно!

— Перестаньте, Булкин, — сказал Герт, заворачивая кадровика в носовой платок, — в ушах звенит от ваших воплей! — Он спрятал маленького человечка во внутренний карман.

Булкин некоторое время еще трепыхался там, как пойманный зверек, конвульсивные движения его становились все слабее и наконец он затих — это был обморок после пережитого потрясения. Герт прошел через проходную, мимо вахтера, который уставился на него с выражением ужаса: он успел услышать донесшийся из кармана писк и готов был головой поручиться — голос был человеческий. Герт очутился на улице.

Было все равно куда идти. Он завернул в ближайший сквер, широкая, посыпанная песком дорожка привела к реке, оттуда тянуло прохладой, Доносился приглушенный шум мотора — это пришвартовался к причалу запоздалый прогулочный катер. Вода была масляниста и холодна на взгляд, Длинные дорожки света от нависших над набережной фонарей трепетно вздрагивали на волнах, исчезали во мгле.