Геннадий Сосновский - Восковые фигуры

Странное какое-то признание, подумал Михаил.

— И раз уж у вас возник вопросик, — продолжал тот, — а он не мог не возникнуть… — Щурился испытующе, подмигивал.

— Какой вопросик?

— А подумали ведь, для чего мы вообще здесь. Секретов от вас нет, постараюсь, чтобы поняли. Ответ, можно сказать, философский. Мы здесь на тот случай, если количество перейдет в качество, согласно законам диалектики. — Алексей Гаврилович выдержал многозначительную паузу, и личико его кукольное преисполнилось важности. — В институте, небось, изучали диалектику, всякие там семинары, политзанятия. Количество накапливается, накапливается, а затем — что? Внезапный скачок, и… переходит.

— Количество чего? — не понял Пискунов.

— Как чего? Их, конечно. Тех самых, которых… Убиенных… невинные жертвы жестокости… Предвижу возражение. Ох догадливы! — Погрозил лукаво пальчиком, он наслаждался разговором. — Кладбище-то вроде небольшое, число погребений невелико, да и древние могилки-то. Откуда количество? Вижу, уже смекнули. Да, пришлось проделать титаническую работу по расширению производственных площадей. Для того, чтобы… разместились, чтобы не тесно…

До Пискунова с трудом доходило. И возбужденный этот голосок, хвастливый, все больше вызывал чувство тошнотворного омерзения. А тот продолжал с упоением рассказывать:

— Раньше, при жизни Вождя, было труднее, теперь легче. Раньше бывало единиц по триста, по пятьсот на стволе за сутки, косяками гнали, не успевали управляться. — Притворно вздохнул, собрал физиономию в кулачок. Помолчал. — Говорю все это вам, чтобы знали, имели представление более точное.

Пискунов начал осторожно, как бы даже с равнодушием:

— И что же это был конкретно за контингент? Откуда такие поступления? Враги народа? — Даже дыханье перехватило, все напряглось внутри, подбирался к теме, особенно важной для себя.

— Да всякие там, мужики, бабы, — охотно отозвался знакомый. — Из колхозов по разнарядкам. Сокращение поголовья. Задача-то в чем? Чтобы страху нагнать, я же вам объяснял. А кого в расход не пускали — даровая рабочая сила. Всякие там великие стройки… Ребятишки иногда под ногами путались, просачивались через кордон. Но тех в основном в детские дома, за редкими исключениями. Вот как вас, например. — И сам почувствовал, не то сболтнул, поспешил на другое перевести разговор, довольно неуклюже. — Однако не будем о грустном, давайте о веселом! А ну-ка, примерьте вот это! — Накинул на Пискунова саван, расправил складочки, восхитился, отступив: — Как вам идет! Просто удивительно. Да вы настоящий покойник. Вылитый покойник.

Михаил брезгливым движением отшвырнул накидку. Спросил напрямик, смутно догадываясь, каким будет ответ и страшась в то же время правды:

— Возможно, и мои родители тоже тут? Вам что-нибудь известно?

— Здесь, здесь, а где же им еще быть! — Алексей Гаврилович был застигнут несколько врасплох, крутанулся на пятке, заюлил. — Насчет места не знаю точно, не ручаюсь. Сваливали в траншею всех подряд, заравнивали, травку сажали. — Наступила неловкая пауза.

— А кто их конкретно? Кто убил? Хочу знать!

— Вас интересует фамилия данного лица? Это можно уточнить через архивы. Но едва ли… Так вот, в один прекрасный момент… скачок — и количество переходит в качество. Поняли теперь?

— Ив какой форме это может произойти? — спросил Пискунов, обдумывая в то же время услышанное. Отвернулся, скрывая брезгливость.

— Ах, если бы знать точно, как и когда! — воскликнул знакомый. — Приказ быть в полной боевой, чтобы в случае чего сразу же пресечь, подавить. Отсюда и весь маскарад.

Пискунов медленно заговорил, чувствуя, как впечатления смутные, размытые выстраиваются наконец-то в нечто единое — вот она, цепочка причин и следствий. И ясная цель: найти убийцу. Ведь он еще жив, наверно, и тогда… Что будет тогда, он еще не знал пока. Вспоминал:

— Много лет подряд, с самого детства, мне снится один и тот же кошмарный сон, будто чьи-то руки в черных ногтях вырывают меня из любовных объятий, но таких беспомощных, и жалких, и милых, и мягкого тепла и куда-то тащат насильно, слышу отчаянный женский крик. Это была моя мать, догадываюсь, и мужской крик, слышу выстрелы, и я тоже кричу и рвусь назад в ужасе, но не пускают, а давят и тащат дальше, дальше, в черную мглу. Теперь с вашей помощью я многое понял. Спасибо, прояснили. Хотелось бы только знать — кто? — И дернулся весь под ударом внезапной ненависти. — Кто? — добавил шепотом.

Алексей Гаврилович, похоже, отлично все понял. Заверил, что рад был услужить. В смысле ясности. Воскликнул облегченно:

— Ну вот и дошли за приятным разговором! Это и есть наша центральная могила. Штаб. Помните, насчет сюрприза намекнул?

Пока кто-то там докладывал, что за время дежурства никаких происшествий не произошло, Пискунов осматривался, еще не спускаясь вглубь. Центральная могила представляла собой холмик, довольно большой и густо заросший кустарником; никаких памятных атрибутов наверху не было. Вниз на глубину нескольких метров вели каменные ступени, едва видимые. Слабый свет просачивался изнутри и падал на них.

Он стал осторожно спускаться и очутился в довольно тесном помещении без всякой мебели. Лишь в глубине стоял столик с телефонами, видимо, то был дежурный пост; сверху над ним висел портрет Ильича. Посредине стоял предмет неизвестного назначения. Пискунов скользнул по нему взглядом, заодно успев заметить, что не было даже стен, а просто земля и несколько стоек и перекрытий, как это делают в шахтах. Подтверждая его наблюдения, Алексей Гаврилович воскликнул тоном радушного хозяина:

— Как видите, все здесь очень скромно, никаких излишеств. А этот предмет, на который вы обратили внимание, — гроб. Но чисто символический, это моя идея. Используем в основном для сидения, внутри там ничего нет. Так вот, насчет сюрприза я… Подумал, вам будет интересно как писателю туда лечь, а крышку мы закроем. Почувствуете самолично, какое ощущение испытывает… Да не мертвец, конечно! — Знакомый рассмеялся добродушно. — А бывают случаи, да вы и сами это знаете, хоронят не усопшего, а уснувшего. И вот, представляете, он там просыпается…

Не ожидая ответа, Алексей Гаврилович приказал поднять крышку. В гробу лежал какой-то старикашка, давно не бритый, с сердитым выражением лица. Похоже, для всех это было неожиданностью. Алексей Гаврилович, сурово насупившись, повел глазами в сторону сидевшего за телефонами дежурного.

— Откуда здесь единица? Откуда в емкости единица, я спрашиваю?! — взвизгнул он гневно. На этот раз гнев был натуральный, не искусственный.

Дежурный, испуганно суетясь, стал бегать вокруг и объяснять, что на данного старикашку поступил донос, будто он знает про какой-то клад монастырский, а тот одно твердит, знать ничего не знаю, молчит, сукин сын, про это. Вот и положили, чтобы подумал хорошенько на досуге и вспомнил. А тут обеденный перерыв, сели в домино играть, а там летучка, то да ее… Забыли про него, короче. Виноваты.