Дэвид Барнетт - Земля вызывает майора Тома [litres]

– Это твое решение, – говорит Томас отцу.

Фрэнк кладет свою костлявую руку на рукав его куртки, и Томас вздрагивает.

– Ты должен рассказать мне… пока еще есть время, – говорит отец. – Что произошло между нами?

Томас усмехается.

– Ты правда пытаешься убедить меня в том, что не знаешь этого?

– Скажи мне, – говорит Фрэнк, и его пальцы слабо сжимаются. – Пожалуйста.

Томас закрывает глаза.

– «Звездные войны».

Фрэнк отпускает его руку, чтобы в очередной раз приложить кислородную маску к лицу и набрать в легкие кислорода.

– А. Это. Но я даже не думал… я не думал, что ты помнишь об этом.

Глаза Томаса округляются.

– Ты не думал, что я могу это помнить? Не помнить, как ты оставил меня одного в кинотеатре? Как я вышел один в темноту, чтобы тебя найти? Как я увидел тебя в машине… с этой женщиной?

Фрэнк молча смотрит на своего сына, делая глубокие вдохи через кислородную маску. Томас продолжает:

– По дороге домой ты сказал мне, что вы с той женщиной друзья, а там, в машине, вы просто боролись. Потому что друзья иногда так делают. Играют, борются – просто так, в шутку. Неужели ты полагал, что это сработает? Ты считал меня умственно отсталым или что?

– Но ты же был еще совсем ребенком… – бормочет Фрэнк. – И я думал…

– Ты думал, что можешь запудрить мне мозги любой глупостью. «Только не говори ничего маме, – сказал ты. – Это сюрприз. Она не знает, что я упражняюсь в борьбе без нее». Ты правда, правда думал, что я в это поверю? Серьезно, папа?

– Но ты все же… ничего ей не рассказал, – говорит Фрэнк. – Почему?

Томас взмахивает руками, потрясая ими в воздухе.

– Потому что, хотя мне было всего восемь, я знал, что ты совершил мерзость да еще и врал, чертов ублюдок, и я понимал, что для мамы все это будет ударом. Только поэтому я и держал свой рот на замке… А ты, значит… что? Ты думал, что я поверил во все это вранье? Боролись они! Боже мой!

Фрэнк ничего не говорит. Томас раскрывает перед ним свои ладони.

– Теперь твоя очередь. Почему? Почему ты это сделал?

Фрэнк грустно качает головой.

– Я не знаю. Не могу объяснить. Твоя мама… она тогда была беременна Питером. И вот, все как-то… В общем… я не жду, что ты поймешь это сейчас. Может быть, потом… когда ты станешь старше. Возможно, ты сможешь меня хоть немного понять, когда у тебя появятся свои дети.

Томас смеется сухим, лающим, невеселым смехом.

– Дети? У меня? Это вряд ли.

– Тебе всего шестнадцать. Ты еще очень молод…

Томас подается вперед, придвинув свое лицо к лицу Фрэнка настолько близко, насколько возможно, и сквозь стиснутые зубы произносит:

– Думаешь, я буду заводить детей, зная, что могу стать таким же никудышным отцом, как ты?

– Томас… – говорит Фрэнк, но тот уже поднимается.

– Я ухожу, папа.

– Томас. – Дыхание Фрэнка становится частым и прерывистым. – Ты должен… ты должен заботиться о маме. Обещаешь?

Томас пожимает плечами.

– Что стоят для тебя обещания? Да и вообще, ни к чему тебе было говорить мне это.

– Занимайся наукой, как ты хотел, – говорит Фрэнк и пытается улыбнуться: – Может быть, однажды тебе удастся найти лекарство от рака.

– Может быть, – усмехается Томас. – Или, возможно, я стану первым человеком на Марсе. Чудеса иногда случаются.

– Твоя мама… она хочет, чтобы я продолжал принимать лекарства, – говорит Фрэнк.

– Делай как знаешь. Ты ведь всегда так делал.

– Я буду продолжать лечение, если ты захочешь, – шепчет Фрэнк. – Если ты скажешь, что простишь меня или, по крайней мере, поговоришь со мной еще. Если ты… выслушаешь меня. Позволишь мне… все объяснить.

Томас отворачивается.

– Думаю, мы уже все друг другу сказали.

Проходя через зал ожидания, он видит там маму. Она поднимается ему навстречу и хватает его за руки.

– Ну как он? Ты говорил с ним?

Томас оглядывается.

– А где Питер?

– Он у миссис Дженкинс из двенадцатого дома. Я договорилась с ней, что ты заберешь его, когда вернешься. Отец сказал тебе… что он решил прекратить лечение?

Томас кивает, и мама говорит:

– Я умоляла его продолжать лечение. Просто чтобы он хоть еще несколько дней побыл с нами. Я знаю, что он плохо себя чувствует от всего этого, но… Он говорил тебе что-нибудь об этом?

– Это его решение, – резко произносит Томас, не глядя в глаза матери, не в силах вынести ее неистового взгляда. Он знает, что ему нужно всего лишь вернуться и сказать отцу, что он готов выслушать его, и Фрэнк Мейджор снова будет принимать лекарства, хотя от них ему делается так плохо, и тогда мама сможет провести еще несколько дней с ним. Однако вместо этого Томас говорит: – Я лучше пойду за Питером.

Мама кивает и зажимает ладонью рот. Томас быстро идет к выходу из больницы и, выбравшись наружу, бросается бежать – прямо через парковку, через ворота, по направлению к дороге. Никогда еще он так не бегал. Он бежит и не может остановиться. Томас чувствует, что чувство вины и тоска улетучиваются, словно им невыносимо находиться внутри него. И он знает, что если перестанет бежать, то вернется в больницу и скажет отцу продолжать лечение, чтобы исполнить желание мамы. Но Томас не хочет этого. Он хочет, чтобы Фрэнк Мейджор ушел и был забыт. Поэтому он продолжает бежать, оставляя все позади, чувствуя незнакомую ему прежде радость от бьющих через край эндорфинов, заставляющих его мчаться вперед, невзирая на колющую боль в боку и огонь в легких. Он мог бы бежать так до бесконечности, если бы только это избавляло его от всех страхов. И он решает, что именно так он и будет делать. Все время бежать. От всех.

– Он оступился всего один раз, – говорит Джеймс. – Он же не должен расплачиваться за это всю жизнь, правда? И другие тоже не должны из-за этого страдать.

– Нет, конечно. – Томас молчит некоторое время, прежде чем до его сознания доходит, что Джеймс имеет в виду своего отца, Даррена Ормерода, а не Фрэнка Мейджора. Он встряхивает головой, чтобы прогнать свои воспоминания, и говорит: – Ладно. Давай подумаем над этим. Ты хочешь, чтобы твой отец вернулся домой, но он в тюрьме. Что можно в этом случае сделать?

После некоторой паузы Джеймс произносит:

– Может быть, так: достать вертолет, подлететь к тюрьме и выстрелить по ней из гранатомета, чтобы пробить дыру в стене и отец мог выбраться, а потом бросить ему веревочную лестницу…

– Но это какое-то кино, а не научный эксперимент! – возмущенно прерывает его Томас.

– Отлично! – кричит Джеймс. – Может быть, тогда у вас есть какие-нибудь блестящие идеи?

– Нет, – уже более спокойным голосом отвечает Томас. – Они есть у тебя. Тебе нужно просто их развить. Ну же, думай. Давай немного порассуждаем. Твой отец в тюрьме, но вообще он хороший человек – так ты говоришь, верно?