Нил Шустерман - Жнец [litres]

Из зала послышались иронические смешки.

– Ну хорошо, – продолжила жнец, – допустим, что некто, раздраженный вашим высокомерием, намеренно испортил ваш яд. Этот человек, не оказавший сопротивления, начинает агонизировать, и становится очевидным, что смерть его будет медленной, а боль – настолько сильной, что его наночастицы будут не в состоянии ее подавить. Ваши действия?

Не колеблясь, Клаудитта сказала:

– Я воспользуюсь пистолетом, который всегда ношу с собой для экстренных случаев, и прерву страдания объекта одной точно пущенной пулей. Но сначала я прикажу остальным членам семьи выйти из комнаты, чтобы не травмировать их картиной баллистической «жатвы».

Жнец Кюри приподняла брови, оценивая ответ, и сказала:

– Ответ принят. И очень хорошо, что вы позаботились о семье – даже гипотетической.

И усмехнулась:

– Жаль, что мне не удалось доказать ваше несовершенство.

Затем пришел черед юноши, уткнувшегося взглядом в черную точку на стене, словно он хотел там обрести свое счастье.

– Ной Збарски? – вызвала Кюри.

– Да, Ваша честь!

Его голос дрогнул. Интересно, что подумает о нем жнец Кюри? Какой вопрос она задаст этому столь перепуганному ученику?

– Назовите пять видов животных, которые выделяют нейротоксины, достаточно сильные, чтобы ими можно было смазывать наконечник отравленной стрелы.

Юноша, до этого удерживавший дыхание, облегченно выдохнул.

– Итак, – начал он, – это филлобатея ауротения, также известная как ядовитая древесная лягушка, синекольчатый осьминог, улитка «мраморный конус», сухопутный тайпан и… палестинский желтый скорпион.

– Отлично! – произнесла жнец Кюри. – Еще можете назвать?

– Да, – ответил ученик. – Но вы ведь сказали – один вопрос.

– А что, если я скажу, что передумала, и хочу, чтобы вы назвали шесть, а не пять видов.

Ной глубоко вздохнул, но на сей раз уже не удерживал дыхание.

– Тогда я отвечу настолько уважительно, насколько возможно, что вы не цените свое слово; а жнец обязан это делать.

Жнец Кюри улыбнулась:

– Ответ принимается. Очень хорошо.

Затем она перешла к Ситре.

– Ситра Терранова.

Ситра уже поняла, что жнец Кюри знает все имена, но, услышав из ее уст свое, она испытала едва ли не шок.

– Да, Досточтимая жнец Кюри.

Женщина склонилась к ней, глубоко вглядываясь в ее глаза.

– Какой поступок в своей жизни вы считаете самым плохим?

Ситра была готова к любому вопросу – но не к этому.

– Простите? – переспросила она.

– Это простой вопрос, моя дорогая. Самый дурной поступок в вашей жизни.

Ситра сжала зубы. Нёбо ее сделалось сухим, как пустыня Сахара. Она знала ответ. Ей даже не нужно было о нем думать.

– Можно подумать? – тем не менее спросила она.

– Не торопитесь.

Вдруг какой-то жнец из зала крикнул:

– Она их совершила достаточно. Выбор не из легких.

Раздался смех. В этот момент Ситра их всех ненавидела.

Жнец Кюри смотрела ей в глаза своим всевидящим взором. Ситра не отводила взгляда. Она знала, что от ответа ей не уйти.

– Когда мне было восемь лет, – начала она, – я столкнула с лестницы девочку. Она сломала себе шею и три дня провалялась в восстановительном центре. Я же сказала, что ни при чем. Это был самый плохой поступок в моей жизни.

Жнец Кюри кивнула и сочувственно улыбнулась, после чего сказала:

– Вы лжете, моя дорогая.

Затем обернулась к толпе и покачала головой чуть более печально, чем следовало:

– Ответ не принят.

После чего повернулась к Ситре и сказала:

– Спускайтесь в зал. Жрец Фарадей изберет вам наказание.

Она не спорила, не настаивала, что якобы говорит правду. Потому что действительно солгала. Но как об этом узнала жнец Кюри?

Ситра вернулась на место, не смея встретиться взглядом с Фарадеем. Тот же не сказал ей ничего.

Затем Кюри перешла к Роуэну, который выглядел таким самодовольным, что Ситре хотелось его ударить.

– Роуэн Дэмиш, – спросила Кюри, – чего вы боитесь? Чего вы боитесь более всего?

Роуэн, нисколько не колеблясь, пожал плечами и сказал:

– Я не боюсь ничего.

Ситра была не уверена, все ли она расслышала. Он что, сказал, что ничего не боится? Он сошел с ума?

– Может быть, вам нужно время, чтобы подумать? – подсказала жнец Кюри, но Роуэн покачал головой.

– Нет, не нужно. Таков мой ответ. Я его не изменю.

В зале повисла абсолютная тишина. Ситра почувствовала, что качает головой, совершенно не желая этого. И вдруг поняла – он делает это для нее! Чтобы ей одной не испытывать унижение от наказания. Чтобы она не чувствовала, – он ее обошел. И хотя ей по-прежнему хотелось ударить Роуэна, причина для этого изменилась.

– Ну что ж, – сказала жнец Кюри, – сегодня у нас был один безупречный ученик и один бесстрашный.

Она вздохнула.

– Но, как я понимаю, нет абсолютно бесстрашных людей, потому ваш ответ, и я уверена, что вы это понимаете, не принят.

Она подождала, думая, что Роуэн как-то ответит ей, но тот молчал. Он ждал, когда она скажет:

– Ступайте вниз. Жнец Фарадей выберет вам наказание.

Роуэн вернулся на свое место рядом с Ситрой – такой же равнодушный, как и до испытания.

– Ты идиот, – прошептала она ему на ухо.

Он пожал плечами – так же, как при ответе жнецу Кюри.

– Ну и что?

– Ты думаешь, я не знаю, зачем ты это сделал?

– Может быть для того, чтобы лучше выглядеть на следующем конклаве. Если бы я дал сегодня удовлетворительный ответ, в следующий раз мне задали бы вопрос потруднее.

Дефектная логика. Вранье. Роуэн совсем не про это думал. А затем заговорил жнец Фарадей – голосом спокойным и ровным, но с такими обертонами, что мороз шел по коже.

– Тебе не следовало так поступать.

– Я приму любое наказание, которое вы сочтете уместным.

– Дело не в наказании.

Тем временем жнец Кюри опрашивала прочих учеников. Одного отправила прочь, двоих оставила на сцене.

– Может быть, жнец Кюри увидит в том, как я поступил, проявление благородства? – предположил Роуэн.

– Думаю, да; как и все остальные, – сказал Фарадей. – Мотивы могут быть весомее оружия.

– Что еще раз доказывает, – сказала Ситра Роуэну, – что ты идиот.

На это Роуэн усмехнулся с самым бесшабашным видом.

Ситра решила, что сказала о случившемся последнее слово, и все закончилось – до той поры, пока они не вернутся домой, где жнец Фарадей, вне всякого сомнения, наложит на них суровое, но справедливое взыскание, соответствующее проступку каждого. Но она ошибалась.

После того как сообщество вволю поиздевалось над учениками, внимание жнецов стало ослабевать. По мере приближения окончания конклава жнецы все громче перешептывались по поводу обеда. Оставшиеся вопросы повестки интересовали совсем немногих. Вопросы по содержанию здания конклава, должны ли жнецы информировать сообщество о том, что собираются омолодиться, чтобы ни у кого на следующем конклаве не вызвать шока своим новым внешним видом, и тому подобное.