Нил Шустерман - Жнец [litres]

– Этот ритуал – точь-в-точь как у тоновиков, – сказала она, когда Фарадей вернулся на место с мокрыми руками.

Он склонился к ней и прошептал:

– Хорошо, если тебя не услышали другие жнецы.

– Вам кажется достаточно гигиеничным полоскаться в воде, где до вас уже побывали полторы сотни рук?

Фарадей вздохнул:

– Это приносит утешение, дает ощущение общности. Не нужно с пренебрежением относиться к традициям, которые скоро станут и твоими.

– Или не станут, – ухмыльнулся Роуэн.

Ситра поежилась и проворчала:

– Все это мне кажется пустой тратой времени.

Фарадей знал, что ее недовольство было в действительности вызвано тем, что она не знала, когда их с Роуэном представят конклаву и когда придет черед их испытания. Ситра была не из тех, кто способен долго пребывать в темноте. Может быть, именно поэтому Фарадей ничего ей не говорил – он постоянно давил на ее слабости, пытаясь помочь ей с ними справиться.

Затем было сказано о том, что некоторые жнецы в выборе своих жертв продемонстрировали предвзятость. Совершившие проступок жнецы стали объектом порицания со стороны сообщества. Это показалось Ситре интересным и позволило ей заглянуть за кулисы работы жнеца.

Один жнец слишком много внимания уделил бедным. Его также подвергли порицанию и предписали до следующего конклава заниматься только богачами.

Еще один продемонстрировал расовые предпочтения – забрал слишком много жизней людей с испанскими корнями и недостаточно – с африканскими.

– Такова уж демография моего региона, – оправдывался жнец. – В своем генетическом коде люди имеют большую испанскую составляющую.

Но Высокое Лезвие Ксенократ был неумолим.

– Вам следует забрасывать сеть пошире, – сказал он. – Занимайтесь «жатвой» в других местах.

Этому жнецу предписали возвращение к более сбалансированным показателям. Если этого не произойдет, его ждет дисциплинарное взыскание, и отныне все его решения по поводу «жатвы» должны будут авторизоваться лицензионным комитетом.

Шестнадцать жнецов получили выговор. Десятерых из них предупредили, шестерых подвергли взысканию. Самая забавная ситуация возникла со жнецом, который был, как оказалось, слишком красив. Его обвинили в том, что он забирал жизни в основном у людей некрасивых, малопривлекательных.

– Ничего себе! – вскричал один из жнецов в зале. – Что это будет за мир, если мы будем работать только с уродами?

Зал грохнул смехом.

Обвиняемый старался оправдать себя, прибегнув к старой поговорке «Красота – в глазах созерцающего», но Высокое Лезвие не купился на это. Нарушитель правил подвергся порицанию уже в третий раз, а потому его отправили на постоянную пробацию – он мог жить как жнец, но не имел права работать.

– До следующего года, названного именем земноводного, – провозгласил Высокое Лезвие.

– Это безумие, – произнесла Ситра достаточно громко, чтобы ее слышали и Роуэн, и Фарадей. – Никто не знает, именами каких животных назовут следующие года. Последним годом земноводного был год Геккона, а это случилось до моего рождения.

– Именно! – сказал Фарадей едва ли не с веселым злорадством. – Его наказание может кончиться в следующем году, а может не кончиться никогда. Теперь он будет лоббировать в управлении Календарей, чтобы следующий год назвали годом сцинка или хильского чудовища, а то и еще каким-нибудь именем, которое пока не использовали.

Перед тем как закрыть дисциплинарный раздел утреннего заседания, вызван был еще один жнец. Правда, не по статье о предвзятости.

– У меня имеется анонимное письмо, – заявил Высокое Лезвие, – в котором Досточтимый жнец Годдард обвиняется в преступлении.

Ропот пронесся по залу. Ситра увидела, как Годдард, пошептавшись со жнецами из своего кружка, встал:

– В каком именно преступлении меня обвиняют?

– Излишняя жестокость во время «жатвы».

– Но обвинение анонимно! – произнес Годдард. – Я не верю, чтобы кто-то из моих собратьев-жнецов был бы настолько труслив. Требую, чтобы обвинитель или обвинительница открылись!

Вновь пронесся ропот. Никто не встал, не взял на себя ответственность.

– Ну что ж, – сказал Годдард. – Я отказываюсь отвечать на обвинения невидимки.

Ситра ждала, что Высокое Лезвие Ксенократ будет настаивать на рассмотрении вопроса. В конце концов, к обвинению от собрата-жнеца следовало бы отнестись со всей серьезностью, но председатель отложил бумагу и сказал:

– Ну что ж. Если никто не желает высказаться по этому поводу, объявляю утренний перерыв.

И жнецы, великие агенты смерти, отправились в ротонду за порцией пончиков и кофе.

Как только Фарадей с учениками оказались там, жнец наклонился к ним и произнес:

– Никакого анонимного обвинителя не было. Я уверен, письмо было написано самим Годдардом.

– Зачем эму это нужно? – удивилась Ситра.

– Чтобы лишить инициативы своих врагов. Старый трюк. Теперь любого, кто рискнет его обвинить, будут считать тем самым анонимщиком и трусом. Никто и не рискнет.

Роуэн обнаружил, что его интересует не столько драматургия общего собрания и стычки в большом зале, сколько то, что происходит за его пределами. Он уже начал понимать, как действительно работает сообщество жнецов. Самые главные вещи происходили не за бронзовыми воротами, а в ротонде и сумеречных альковах в недрах здания. Таковых было немало, и служили они как раз этим целям.

Утренние разговоры были простой светской болтовней, но теперь, по мере того как день расцветал, Роуэн увидел, как некоторые жнецы во время перерыва формируют небольшие тесные сообщества, совершают сделки, заключают союзы, разрабатывают тайные планы.

Он услышал, как некая группа договаривалась предложить запрет на использование в качестве инструмента «жатвы» удаленных детонаторов – не из этических соображений, а потому что оружейное лобби совершило значительное подношение конкретному жнецу. Еще одна группа пыталась продвинуть какого-то молодого жнеца в лицензионный комитет, чтобы он оказывал на комитет влияние и тот принимал решения в их пользу.

Если борьба за власть и влияние где-то и ушли в прошлое, то только не в сообществе жнецов.

Учитель Ситры и Роуэна не присоединялся ни к кому из «заговорщиков», пребывая в гордом одиночестве над мелочной политической возней, – как и добрая половина жнецов.

– Нам известны все интриги всех этих интриганов, – сказал он Роуэну и Ситре, поглощая пончик с желе. – И они не могут ничего сделать без нашего ведома.

Роуэн внимательно следил за жнецом Годдардом. К нему многие подходили перемолвиться словом. Другие что-то ворчали по его поводу с безопасного расстояния. Молодые жнецы из его окружения представляли собой мультикультурную группу в старом, классическом значении этого слова. Хотя никто из людей уже не нес в себе чистого этногенетического кода, эти жнецы демонстрировали ясную принадлежность к тому или иному чистому этносу. Девушка в зеленом несла в себе смягченные паназиатские черты, мужчина в желтом имел явно африканские корни, огненно-оранжевый был почти чистым европеоидом, а в самом Годдарде преобладала испанская кровь. Годдард явно стремился выделяться из толпы везде и повсюду, чему способствовал, безусловно, и этнический баланс его группы.