Ольга Денисова - Мертвая зыбь

Раньше Олафу не случалось думать о том, что его ждут, это как-то само собой разумелось, а теперь и согрело, и добавило тоски. Захотелось вернуться, обязательно вернуться, захотелось встречи на причале Большого Рассветного. Чтобы Инга бежала к нему со всех ног - поймать ее под мышки, подбросить вверх. Эльга по причалу уже не бегает, стесняется, стоит и ждет, но в последний миг бросается на шею: «Папка, папка! Наконец-то!» - и от ее взрослости не остается и следа. А Ауне плачет - молча плачет, незаметно сбрасывает слезы одним пальчиком, делает вид, что сердится, но прозрачные зеленые глаза ее выдают. И все равно вечером готовит котлеты из трески, которые терпеть не может, - их любит Олаф.

Орка кричала вслед так жалобно, так пронзительно… Будто он оставлял ее умирать. Скалы поднимались вверх все круче, кое-где по краю двигаться было опасно - Олаф обходил такие места по склону, теряя из виду кромку воды. Но неизменно возвращался на обрыв.

В самой высокой точке острова он обнаружил кострище, обложенное камнями с трех сторон. Огромное кострище, больше полутора метров диаметром. И, понятно, никто не стал бы на этом месте греться у огня - это был сигнальный костер, видимый с воды на много километров. В ясную погоду.

Они просили о помощи… Наломать руками дров для сигнального костра - совсем не то, что собрать дрова для махонького очага на лежке. Притащить дрова наверх - в носках, без верхней одежды! - на продуваемый всеми ветрами обрыв? Чтобы побыстрей замерзнуть, что ли? Слишком мала надежда на помощь и слишком велика вероятность умереть, шкурка не стоит выделки. Значит, другого выхода не было? Значит, без помощи - без немедленной помощи - их ждала неминуемая гибель?

Помощь не пришла.

Приступ внезапной паники не предполагает столь сложных действий, расчетов больше чем на один шаг вперед. Значит, они не только чувствовали страх, но и осознавали угрозу? А был ли приступ внезапной паники? Сигнальный костер перечеркивал все предыдущие рассуждения Олафа и оставлял лишь две самые глупые версии: сумасшедший инструктор и… цверги. Кому еще не нужно от живых ничего, кроме их жизни? Только безумцам или мстителям.

Солнце качалось на волнах долгой дорожкой, искорками вспыхивало на ребристом глянце океана, просвечивало кристально чистую воду цвета аквамарина, трогало лицо теплыми лапками… Какие цверги? Ночью, в темноте и одиночестве, детские страхи можно заливать спиртом, но средь бела дня, на солнце, - это не детские страхи, это очевидные признаки безумия.

Березовые сучья и еловые лапы оставили следы на склоне - хвоя и обломанные веточки тянулись за ними дорожкой, - и Олаф направился вниз, в чашу. Орке это не понравилось - она душераздирающе кричала ему вслед.

Здесь спуск был гораздо круче, сапоги скользили и ничего не стоило сломать шею, оступившись. А ведь ребятам пришлось проделать этот путь не раз и не два… Да еще в состоянии гипотермии, с плохой координацией движений… Олаф вспомнил обрезанный снизу огарок свечи: вот на что пошла его половинка - на розжиг сигнального костра.

Значит, они действовали сообща? По меньшей мере те, кто разводил сигнальный костер и оборудовал лежку. Очевидно, за час такого не сделать, а значит, ни Эйрик, ни Гуннар не принимали в этом участия. Даже если предположить, что ребята поссорились и разделились, то остальным угрожала не меньшая опасность, раз они приняли решение разводить сигнальный костер. И вряд ли угрозу для них представляли Эйрик и Гуннар, скорей всего мертвые к моменту розжига костра.

Нет, шею Олаф не сломал, но, стараясь не помогать себе руками, иногда бывал недалек от такого исхода. Особенно в начале пути, после яркого солнца, - не увидел трех глубоких расщелин, расколовших скалу сверху донизу.

В лесу он не нашел ничего, кроме того, что ожидал увидеть: куцые, обглоданные елочки, торчащие обломки сучьев, а то и верхушек на кривых березках, снятую местами бересту. Снизу расщелины казались черными шрамами, отсюда не заметить их было невозможно. Тут не светило солнце - и если вдруг цверги существовали на самом деле, именно из этих глубоких холодных щелей они и выходили на поверхность…

Подниматься было легче. «Больной перед смертью потел?» Может быть, не так и долго ребята заготавливали дрова для костра. Смотря сколько времени собирались поддерживать огонь. Сколько времени могли поддерживать огонь… На ветру, даже рядом с большим костром, без укрытия, без экрана, все равно холодно. Впрочем, теплей, чем без костра…

Орка кувыркнулась над водой, увидев Олафа, изогнулась, падая, подняла сияющие брызги - как хорошо было снова увидеть солнце после сумерек в ледяной чаше! Олаф посмотрел на компас: местное время - без четверти одиннадцать утра. Спуск и подъем отняли у него не более получаса.

И теперь кровь из носу нужно было поднять два тела со скал. Попытаться найти следы сопротивления. Девушка могла не сопротивляться, но двое здоровых ребят?…

Олаф прошел по кругу до конца, заглядывая вниз, но ничего особенного не заметил. Он пытался разглядеть место лежки сверху, но так и не увидел, - плотный ельник хорошо ее маскировал. Конечно, ельник - это не только маскировка, это еще и способ сберечь тепло, но если им угрожала опасность, правильно было бы спрятать лежку получше. И ее спрятали.

Однако сигнальный костер видно чуть ли не с любой точки острова. И, пожалуй, глупо стоять у костра всем вместе - одного человека вполне достаточно, чтобы поддерживать огонь, если дрова уже заготовлены.

Цверги боятся огня…

Олаф плюнул себе под ноги - вот втемяшилось же в голову! Что от лежки, что от костра до того места, где трое упали со скал, было гораздо дальше, чем от лагеря. Может быть, они все-таки вернулись в лагерь, но там снова попали под воздействие «шепота океана»? Так быстро, что не успели одеться? Это гораздо более трезвая мысль, чем о цвергах и сумасшедшем инструкторе. Но тогда зачем они разжигали костер? Достаточно было не покидать лежку и ждать помощи. А если пробовать, испытывать судьбу - то не всем вместе.

Инструктора он так и не нашел, ни живого, ни мертвого…

После двух в общей сложности спусков со скал и подъемов обратно от пластыря на руках ничего не осталось, перчатки тоже не очень помогли. И если, спускаясь в первый раз, Олаф думал о сумасшедшем инструкторе, способном перерезать веревку бритвой, то поднимаясь во второй - уже нет.

На этот раз он все же сделал волокушу, но тянуть ее не смог, пока не догадался обмотать веревку вокруг рукава на запястье. Неудобно было, зато не так больно. И, наверное, следовало тащить их по одному, но Олаф понял, что, добравшись до времянки, не сможет проделать этот путь еще раз. В конце концов - не на себе нести…