Анджела Картер - Страсть новой Евы

Старенький тарахтящий вертолет уносил его все дальше за горы. Ведь она была там? Она, его голубая мечта, цель его поисков, устроилась по ту сторону острых пиков. Порой Зиро уходил утром, а возвращался лишь через сутки, в пылу погони совсем о нас позабыв. Девушки признавали, что духовный поиск важнее их потребностей, и старались терпеть, а он, как только выдавалась минутка, нас обслуживал… однако минутки эти выдавались все реже и реже. Заведенный на ферме порядок полетел в тартарары. Чувствуя приближение апокалипсиса, все были на пределе. Затаив дыхание, мы ждали возвращений Зиро. Когда он появлялся – в пыльной одежде, с проблеском дикой догадки в глазах, – мы окружали его в ожидании новостей, а он разгонял нас кнутом, валился на матрас в своем кабинете и засыпал сном изможденного человека без сновидений. И ни капли жизненного эликсира, ни для одной из нас!.. Мы успокаивали себя мыслью, что скоро, да, уже скоро этот эликсир действительно будет дарить жизнь.

Однажды, когда Эпл Пай и Крошка поехали за мусором, они обнаружили, что все баки пусты. Магазин закрыли, и недовольные торговцы стояли на улице, нервно кучкуясь; казалось, город съел запасы подчистую и еды не осталось. Жуткие толпы народа, как и глухие раскаты стрельбы на задворках, напугали девушек; они рванули прямиком домой. Пока они на кухне рассказывали о своих злоключениях, а мы поздравляли себя с тем, что есть и сад, и козы, и мешки с зерном, фыркающий рокот вертолета возвестил, что прилетел Зиро. Его переполнял такой восторг, что он согласился разговаривать на чистейшем английском.

– Оно блестит! – ликовал Зиро. – Я видел его. Ведьмино логово.

Вытащив из кобуры пистолет, он выпустил всю обойму в потолок. Нас окатило дождем из песка и щепок, как резаные завизжали испуганные свиньи, и все вокруг залили лучи заката.

Холодные ветры одиночества гуляли по ее дому; одиночество и печаль, вот что, по словам Тристессы, выпадает на долю женщины. Словно навстречу своему отражению в волшебном зеркале, я пошла навстречу тебе, но когда по всем законам физики ты пошла навстречу мне, я ощутила не тепло отчего дома, а сиротливое предчувствие потери.

При нашей встрече у меня проявились все симптомы паники: бледность, учащенное дыхание, зуд от выступившего холодного пота. Словно я оказалась прямо на краю бездны; но овладевшее мною легкое головокружение не давало мне уйти, отречься от дела, тогда мне непонятного, – мы с тобой обе находились на краю бездны, Тристесса.

Ты была миражом. Живым портретом в платоническом театре теней, иллюзией, которая – пока шел фильм – заполняла мою внутреннюю пустоту небывалыми чудесами… а потом все растворялось. Тебе всегда было мало материального мира; твое призвание – выходить за рамки, которые диктует плоть; поэтому ты и превратилась в ничто, в призрак, оставляющий после себя лишь легкую серебряную пыль.

Вертолет, стрекоча, устремился к утесу, где гнездились орлы. Бледные персты идущей на убыль луны глянцевали многочисленные стеклянные арки на крыше дома; здание сверкало так, словно само излучало холодный свет, подобно рыбам, что живут глубоко на дне моря и общаются между собой на языке подводной люминесценции. От такого зрелища весь гарем запищал и затараторил, а мы стремительно снижались, пока не сели внутри высокой стены, которой себя окружила Тристесса, в парке с деревьями позади темного, покрытого слоем толстой пены бассейна, в длину и в ширину как небольшое озерцо. Наверное, он подпитывался подземным ключом; его грозные воды уходили вниз на невообразимую глубину, а высоко над ним подрагивала упругая вышка для прыжков в воду.

Вертолет приземлился на растрескавшуюся террасу, где из бетонных расщелин торчком росли сорняки. Однако, несмотря на отсутствие людей, терраса не производила впечатления заброшенного места. Там нашли свое пристанище гигантские стекляшки: пухлые капли из цельного стекла с ямочками, рубчиками и дефектами по краям, пародии на выразительные поверхности. Некоторые были с меня высотой, и к земле их притягивали сорняки и вьющиеся растения; какие-то упали набок и раскололись. Но хотя все они были разных размеров, формой стеклянные изделия напоминали слезы; их щедро, словно поддавшись кручине, разбросали вокруг берегов глубокого черного водоема, запертого в пустыне.

Едва мы вывалились из нашего судна, как Зиро швырнул камень в одно из этих безмолвных творений: оно тут же разлетелось, обдав нас дождем из осколков. И весь гарем деловито принялся крушить остальные.

Вокруг бассейна располагались свидетельства любопытного производственного процесса: переносная печь, в которой на ночь задували огонь; аккуратные стопочки из ведер и баков; неподъемный контейнер с песком, недавно привезенным из пустыни. С трамплина свисали сосульки из стекла, а на ступеньках, что вели к нему, разлилась стеклянная глазурь. Все было аккуратно, все чисто. Вокруг навели идеальный порядок, чтобы легко приступить к работе завтра, и послезавтра, и послепослезавтра, в любой день, который стеклянной бусинкой висел на веревке времени. Бесконечный процесс; тазами, котелками и бидонами Тристесса носила подтопленный жаром пустыни песок, песок превращала в жидкое стекло, поднимала по лестнице и опорожняла емкость в бассейн, где, соприкоснувшись с водой, оно превращалось в гигантские застывшие слезы. Но теперь ее слепые стеклянные менгиры были разбиты; и как же радовались эти дикие, невоспитанные девушки! На поверхности воды трепетало отражение залитого лунным светом дома; ярус за ярусом, ступенька за ступенькой уходило ввысь сооружение из стекла и стали, уменьшаясь в точку, которую не разглядеть. Тристесса жила в личном свадебном торте, зарывшись глубоко в его недра.

Она жила в собственном мавзолее.

Луна зашла за утес, и отражение мавзолея исчезло. Воцарилась кромешная темнота, и Зиро, прочертив путеводную нить карманным фонариком, повел нас, расхитителей гробниц, на веранду, к разбросанным шезлонгам, которые оставили в те времена, когда мы были еще совсем детьми. Полотна, развевающиеся на проржавевших скелетах ресторанных зонтиков, швыряло по земле туда-сюда, из стороны в сторону. Мне под ногу попалась перекатывающаяся бутылка. Все было заброшено, словно давным-давно посреди вечеринки хозяину вдруг осточертела эта суета и он выгнал гостей, очищая Храм.

Теперь здесь жили лишь несколько гигантских, осязаемых на ощупь стеклянных невидимок, похожих на минерализованные плоды, но и те Зиро с девушками добросовестно расколотили.

Перед нами взмыл в небо дом, который состоял из последовательно уходящих ввысь цилиндров; огромный, гулкий, он придавал собой форму темноте. Мы увидели дугообразные раздвижные двери в фойе, и Зиро стукнул по ним, чтобы сообщить о нашем прибытии. Едва он коснулся закаленного стекла, сработала охранная сигнализация, свирепо взревев и заставив стайку птиц, устроившуюся на стеклянном своде на ночлег, подняться в небо, пронзительно клекоча от обиды. Спустя какое-то время мы заметили внутри скрытное мерцание пламени свечи, которое замерло недалеко от двери, раздумывая. Жужжание, потом щелчок, и автоответчик категорично заявил: «ВХОД ВОСПРЕЩЕН ДАЖЕ ПО ДЕЛУ».