Антология - 2084 [сборник, litres]

Я толкнул решетку и протиснул сквозь нее свое маленькое тело робота, а другой беспилотник потянул его своими крыльями и освободил меня. Я запрыгнул на него.

Мы со свистом долетели до другой решетки внутри здания. Второй беспилотник врезался в металл и рухнул на пол – крылья сломались.

Я очень рассердился. Я никогда в жизни не испытывал такой ярости. Меня разлучили с семьей на границе Франции и Англии. Мою семью оторвали от меня грубо и жестоко, и все же я никогда не чувствовал ничего подобного.

Искрящийся корпус беспилотника лежал у ног женщины, которую я никогда раньше не видел. Он плевался искрами и, в конце концов, взорвался. Кресла загорелись. Горящая женщина зашлась криком, но я ее не слышал. Технология чтения по губам не работает на устройствах, которые в ней не нуждаются.

Они пытались остановить меня. Адам кинулся ко мне, но я был профессионалом. Они хорошо меня обучили. Они не заблокировали меня вовремя. Они пытались, но я атаковал первым. Женщина тоже внесла свой вклад, прихрамывая, размахивая руками и распространяя огонь по комнате.

Адам упал, пополз, пытался убежать.

Я нашел свое тело и полетел. Изящными, аккуратными движениями я стал облетать вокруг того, что раньше было мною. Обрезал кабели и контакты. Те, что поддерживали во мне жизнь. Я спрашивал себя, как долго проживу после этого.

Я старался держаться подальше от горящей заживо женщины.

Дайте мне пожить. Дайте мне выполнить последнее задание.

Я снаружи. Высоко в небе, вдали от здания. Оно полыхает огнем, который непременно погасят, но, конечно, с опозданием. Мои люди – глаза города – теперь знают, что произошло. Мы это видели, мы это сделали. Поэтому у меня мало времени. Возможно, пара часов, но все же… Я не знаю, как долго смогу протянуть, как долго будет биться мой пульс, мое сердце, насколько хватит заряда моей батареи. Как долго можно летать над небоскребами, людьми на балконах и террасах, которые смотрят новости и принимают на веру все то, что им говорят, и притворяться, что их жизни полноценны, при таком-то количестве пробелов. Реять над домами, семьями, рекой, сельской местностью. «Ты должен вернуться», – говорит мой голос, но на самом деле он не мой, поэтому я не слушаю. В моем сознании нарастает статичность, так как сигнал ослабевает. Я это знаю. Это похоже на сон: когда вы понимаете, что сейчас уснете, когда начинаете дремать, но еще бодрствуете. Когда вы слышите свой храп и в легком испуге просыпаетесь от этого статического состояния. Вот как это ощущается над зелеными полями, реками и городами. Быстрее, еще быстрее. Будь у меня крылья, я бы ими махал. Если бы у меня были ноги, я бы побежал. Если бы я не был таким усталым, не слышал крики, звучащие в голове, в ушах – моих настоящих ушах – и если бы не был таким усталым… Вдалеке видно море.

Я говорю себе: если бы я только мог добраться до моря.

Если бы я только мог…

После того, как их оставили на пунктах высадки, мальчики из Партии № 2 учебного подразделения правительства США «Лагерь «Омега» еще какое-то время чувствовали гул моторов вертолетов в своих синих диафрагмах. Всех их, тринадцатилетних, высадили в последнем цикле. Шесть мальчиков, одного за другим, оставили в забытых городах Среднего Запада Америки – на мосту, в подземном переходе или в заброшенном здании, которое ночью использовалось в качестве мрачного убежища, где городские горгульи терпеливо высматривали что-нибудь стоящее среди грязных матрасов, разгромленных автомобилей и перевернутых прогнивших холодильников.

У каждого мальчика из Партии № 2 была праща. Чтобы не тратить время зря, руками они выполняли привычные движения.

Сегодня утром в этом безымянном городе Эльмира отправилась встречать своего нового сына. В небе витал призрак удушья, проявляющийся в виде тумана. Она знала, что ее приступ не за горами, но не могла предсказать, когда именно это произойдет. Ей это никогда не удавалось. Покинув ранчо, она успокаивала нервы, засунув дрожащие мозолистые руки в карманы. Она потирала пальцами голубые бусины, которые собрала на кукурузном поле, где сыновья душили своих матерей. Они были словно маленькие, невыразительные планетки, набирающие обороты в своем хлопчатобумажном плену.

Местом встречи был прогнивший и густо покрытый мхом на концах мост через реку. По пути Эльмира проходила мимо заброшенной бензозаправочной станции, где, не дожидаясь наступления вечера, появились койоты. Они собирались в группы, словно маленькая зараженная передвижная колония. Некоторые жадно облизывали насадки длинных высохших бензонасосов, другие рыскали по прилавку, прыгали туда-сюда, зажимая в зубах измазанные грязью доллары, третьи по очереди взбирались на морозильники, казалось, все еще сохранявшие гул давно исчезнувших двигателей. Койоты прочесывали местность, ощущая этот гул в грудных клетках, как будто у них открывалось второе сердцебиение.

Эльмира как раз проходила мимо белой церкви, как вдруг толстая деревянная дверь распахнулась от порыва ветра. Она подняла глаза. На крыше сидела голограмма, курившая косяк и державшая в руке завывающую коровью пасть. Она прошла мимо школы, где давным-давно не было детей, и поддавшись искушению, толкнула ржавые черные ворота, чтобы почувствовать их вес. Как будто это простое действие могло вызвать старые пейзажи из прутьев решетки: мальчик, разрывающий страницы тетради в форме вороны, которая не стала его ахиллесовой пятой; девушка, чей завтрак состоял из маленьких кусочков мела, в желудке превращающихся в пыль; ряболицый, пахнущий никотином учитель математики, который с лукавой усмешкой учил детей венгерскому языку, а те передразнивали его бормотание за обеденными столами: «Hibas! Termeszetellenes, Nincs Isten!» Немного постояв, Эльмира оставила ворота с их ржавыми воспоминаниями.

Она прибыла на мост раньше, чем ожидала, зная, что поторопилась, желая избежать воспоминаний, препятствующих пониманию всегда обманчивых пространств.

Ее новый сын стоял на мосту, поигрывая пращой. Медленно сворачивающийся туман как будто показывал ему, что он родился у нее в тринадцать лет, придя с небес. Эльмира не могла не задумываться о том, как бы он чувствовал себя в ее руках; сколько травм он мог бы получить за все то время, когда они могли быть вместе; могла ли она записывать их ночью, если бы они тайно появлялись в форме видений за несколько дней до того, как полностью заживут. Она не могла заставить свое сердце биться медленнее, во рту, словно новая форма дыхания, медленно собирался туман. Эльмира резко вытащила руку из кармана своей длинной черной хлопковой юбки, и несколько бусин раскатились по земле. Она села на корточки, в ужасе от мысли, что потеряла их перед своим сыном.