Марисса Майер - Отступники [litres]

– Объясните.

Но к этому времени Уинстон, кажется, уже засомневался, что ему следует говорить правду. Его взгляд снова обратился к Нове, но она лишь пожала плечами, так как и сама не понимала, может ли эта правда ей как-то повредить.

Уинстон, однако, предпочел не рассказывать правду, и снова его лицо приобрело боязливое, неуверенное выражение.

– Ас нашел ее, – начал он. Глубоко вздохнув, но продолжил: —…в парке Космополис!

– Ну, разумеется, – сказал Оскар. – Где же еще?

– Нет, нет, это правда, – заторопился Уинстон, – У меня там были дела, еще до того, как Совет превратил его в такое (он скорчил гримасу) безопасное место. И как-то раз там оказался ребенок. Эта девчушка. Она потерялась и бродила, в темноте. Парк к этому времени уже был закрыт, и… словом, Ас ее нашел и понял так, что родители ее там оставили. Просто… бросили ее там. Он купил ей сладкой ваты, и… вот так все и случилось. У нас появился маленький Кошмар.

Он заулыбался – это была настоящая улыбка, растянувшая темные линии у него на подбородке.

– Мы с ней, бывало, играли вместе. Иногда ей ночью бывало страшно, и я ее развлекал, показывая кукольный театр. Особенно ей нравился театр теней – моя фишка. Помню, как Но… – Он икнул. Закашлялся, – Помню, как Норин… Да, маленькая Норин, Кошмар. Мы были приятелями…

Он сокрушенно покачал головой, снова загрустив после взрыва веселья.

– По крайней мере, тогда.

У Новы сердце обливалось кровью. В последние годы она относилась к Уинстону, скорее, как к помехе, но он прав. Он ведь и правда дружили, когда она была младше. Когда же это было утрачено? Когда она успела стать такой… таким Анархистом?

Теперь она не отрывала от него глаз, в надежде, что он взглянет на нее, что она сумеет дать ему понять, что просит прощения и что она тоже помнит те времена, те бессонные ночи, когда он ее смешил и развлекал, и что-то очень, очень много для нее значит.

Но теперь Уинстон сидел, не поднимая головы.

Дверь за его спиной лязгнула, вошли конвойные.

Допрос был окончен.

Выходя из допросной в коридор, Нова чувствовала себя так, будто ей на плечи навалилась сотня Горгулий. Вроде бы то, что она вышла из этой комнатушки, сохранив свою тайну, должно было наполнить ее радостью и восторгом – но она чувствовала только подавленность и вину.

И не только перед Уинстоном, нет – перед всеми. Анархисты на нее рассчитывали, а что, если разобраться, ей удалось сделать? За то время, что она здесь, им пришлось покинуть дом. Ингрид изгнана. Библиотекарь мертв. Они ни на шаг не приблизились к уничтожению Отступников.

– Ну что? – протяжно спросила Руби, крутя кристалл в пальцах, как детскую вертушку, – Как вам кажется, можно ли доверять хоть одному его слову?

– Не знаю, – признался Адриан, – но не всему, что он наговорил, это точно.

Оскар кивнул.

– Согласен, хотя мне казалось, что время от времени он сбивается на правду – понимаете, о чем я? Как будто… в этом были отдельные зернышки правды.

– В каком это месте, интересно? – поинтересовалась Руби.

Адриан прислонился к стенке, сложив на груди руки.

– Он несколько раз упомянул Космополис-парк, а мы ведь знаем, что в Век Анархии он приторговывал наркотиками? Может быть, как раз там.

– Подождите, – негромко засмеялась Руби. – Вы только вдумайтесь в это на минуточку. Вы можете представить эту картину – Ас Анархия подбирает потерявшуюся девочку в парке аттракционов, угощает сладкой ватой, а потом решает взять ее домой и… растить ее? Да бросьте.

Нова ощетинилась и чуть не кинулась на Руби, но тут Адриан начал хохотать.

– Да, представляю себе, – он вытер слезы, – ты права. Это совершенно… Какие еще есть мысли? Хоть что-то?

– Нова, – Оскар посмотрел на нее, – ты работала в Космополисе.

Это было так похоже на обвинение, что Нова выпрямилась, готовая защищаться.

– И что с того?

– Если Кошмар имеет какое-то отношение к парку… Ну, я не знаю. Ты не замечала ничего подозрительного?

Нова перевела дух. Вся ее воинственность мигом испарилась.

– Ты имеешь в виду, не видела ли я там девушку в металлической маске? Хм, нет, не могу сказать, что видела такое.

– Неудивительно, – кивнул Адриан. – Если даже она и правда захаживала в парк, в чем лично я сомневаюсь, вряд ли она гуляла там в боевом снаряжении.

– И все-таки, – сказала Руби, – Может, Нове имеет смысл поговорить со своим бывшим начальником – или что-то еще? Предупредить людей, чтобы были начеку?

Нова выдавила улыбку, пытаясь вспомнить имя своего так называемого начальника и надеясь, что никто об этом не спросит.

– А, ладно. Конечно. Это не проблема, совершенно.

– Хорошо, – Адриан почесал подбородок. – Я расшифрую запись допроса и сегодня во второй половине дня разошлю вам текст. Давайте вечером все обдумаем, а завтра еще раз обсудим. – Он вздохнул. – Прэтт определенно что-то скрывает, но… не знаю. Что-то мне подсказывает, что сегодня он выболтал куда больше, чем мы думаем.

Никто из них, впрочем, так ничего и не надумал нового – ни назавтра, ни на следующий день.

Только на третью ночь после допроса Кукловода Нова постепенно начала расслабляться. Может быть, благодаря успешной работе с каталогами, потому что Нове казалось, что она узнает кое-что ценное.

Нова поняла, что больше всего штаб нравится ей ночью. Там было так тихо, после того, как все уйдут домой. Точнее, уходили не все – в здании всегда дежурили охранники, ночные патрульные отряды приходили сюда между смен, и все же отличие от дневного времени было разительным. Тишина и покой были живительны для нее.

У Новы всегда были смешанные чувства в отношении этих ночных часов. В это время все замирало, и мир становился безлюдным и темным. Были в ее детстве периоды, когда она по ночам не вылезала из забегаловок, открытых круглосуточно – только ради того, чтобы ощутить единство с другими неприкаянными полуночниками. Она ела там свои любимые блинчики с черникой и выдумывала истории своей жизни то для разносчика, прихлебывающего черный кофе, то для ночной официантки. Рано или поздно, однако, кто-нибудь спрашивал, где родители Новы, и как только в их взглядах появлялись догадки и жалость, ей приходилось уходить.

Но были и другие ночи, когда она жаждала этого одиночества. Ночи, когда она часами смотрела на луну и представляла себя последним живым человеком на планете. Представляла, что не осталось никого, кто мог бы стать причиной войн и раздоров. Кто стал бы драться за власть. Что не осталось никого, кто боится или ненавидит Одаренных. И самих Одаренных, которых можно было бы ненавидеть.

Пребывание в штабе в три часа ночи стало для Новы некоей смесью того и другого. Покой от одиночества, но и понимание того, что она не одинока, по крайней мере не совсем. Пусть даже она окружена врагами, в этой мысли было что-то странно утешительное.