Клиффорд Саймак - Всякая плоть – трава [litres]

Я отступил на обочину, и толпа прошла мимо, никто даже не поглядел в мою сторону.

– Послушайте, сенатор! – начал Джордж Уокер, голос его прозвучал чересчур громко. – Ведь это вы и есть сенатор, верно?

– Да, это я, – отозвался сенатор Гиббс. – Чем могу быть вам полезен?

– Вот это самое мы и пришли узнать, – сказал Уокер. – Мы вроде как делегация.

– Понимаю.

– Мы попали в беду, – продолжал Уокер. – А мы все честно платим налоги, так что пускай нам помогут, мы имеем право. Вот я ведаю в «Рыжем филине» мясным отделом, а народ к нам в Милвилл проехать не может, так уж я и не знаю, что будет. Без приезжих покупателей мы в два счета прогорим. Со своими-то, с милвиллскими, мы, конечно, торгуем, да ведь этого мало, дело себя не оправдывает, и скоро здешним будет нечем платить, ни у кого гроша не останется, а в кредит торговать нам не под силу. Понятно, свежее мясо мы всегда добудем. А продать – не продашь. Нет нашей возможности дальше торговать: как ни кинь, все клин…

– Одну минутку, – вставил сенатор. – Не нужно торопиться. Давайте обсудим все по порядку. У вас возникли затруднения, мне об этом известно, и я сделаю все, что только могу…

– Вот что, сенатор, – прервал кто-то гулким басом, – тут кой у кого из нас задачки позаковыристей, чем у Джорджа. Хоть у меня, к примеру. Работаю я за городом, живу от получки до получки: целую неделю ребятишек кормить надо? Обуть-одеть надо? По всяким счетам платить надо? А теперь мне до работы не добраться, стало быть, и получки никакой нету. И я не один такой. Нас таких сколько хочешь. И на черный день ни у кого не отложено. У нас в Милвилле, скажу я вам, таких, чтоб хоть грош отложили про запас, может, раз-два и обчелся. Вот мы все и…

– Постойте! – взмолился сенатор Гиббс. – Послушайте и вы меня! Дайте мне хоть немного времени. В Вашингтоне уже знают о том, что здесь случилось. Знают, как трудно вам всем приходится. Вам постараются всемерно помочь. В конгресс будет внесен законопроект о пособии для жителей вашего города, и я сам буду трудиться не покладая рук, чтобы закон этот был принят без излишних проволочек. Мало того. На востоке страны некоторые газеты и телевизионные компании объявили сбор средств в помощь Милвиллу. И это только начало. Будет сделано еще очень многое…

– Да на черта нам это нужно, сенатор! – пронзительно выкрикнул кто-то. – Не надо нам никаких пособий. Мы не нищие, нам подачки ни к чему. Вы только помогите нам вернуться на работу.

Сенатор даже растерялся:

– То есть вы хотите, чтобы мы сняли этот барьер?

– Слушайте, сенатор, – снова загромыхал бас, – сколько лет правительство ухлопывает миллиарды, чтобы запустить человека на Луну. Ученых у вас хоть пруд пруди, так неужто нельзя потратить кой-какие деньги и время, чтоб нас вызволить! Мы весь век платим налоги, а много ли за это получаем?..

– Да, но дайте же нам срок, – возразил сенатор. – Мы должны выяснить, что представляет собой этот барьер, и найти какой-то способ с ним справиться. Скажу вам прямо и откровенно: такую задачу в пять минут не решить.

Сквозь толпу пробиралась Норма Шепард, секретарша доктора Фабиана, и наконец остановилась напротив сенатора.

– Но надо же что-то сделать, – сказала она. – Надо что-то сделать, понимаете? Кто-то должен найти способ. У нас тут есть больные – тяжелые, их надо положить в больницу, а мы не можем их переправить. Если мы их не отправим в больницу, некоторые умрут. У нас на весь Милвилл только один доктор, и он уже очень немолод. Он хороший доктор и лечит нас уже много лет, но с очень тяжелыми больными ему не справиться, да у него ни лекарств, ни инструментов таких нету. С очень тяжелыми случаями он никогда не мог один справиться, он сам так прямо и говорил…

– Дорогая моя, – отеческим тоном начал сенатор, – я понимаю вашу озабоченность, я весьма вам сочувствую, и можете не сомневаться…

Что ж, видно, беседа моя с представителями Вашингтона закончена. Я медленно побрел по шоссе, вернее, рядом с ним, по взрытой, перепаханной земле, из которой уже поднимались тоненькие зеленые ростки. Семена, посеянные той странной бурей, взошли удивительно быстро, и теперь побеги тянулись к свету.

«Каков-то будет урожай?» – с горечью подумал я.

И еще любопытно: очень ли Нэнси на меня сердится за драку с Хайрамом Мартином? Какое у нее тогда было лицо… а потом она сразу повернулась и ушла. И когда ее отец прибежал сказать мне, что звонит Гиббс, она не вышла из дому.

В ту короткую минуту на кухне, когда она припала к моему плечу, она вдруг стала совсем прежней – моя любимая, та девушка, с которой мы когда-то ходили, взявшись за руки, та, что смеялась милым грудным смехом и дня не могла прожить без меня, как и я – без нее.

«Нэнси! – едва не закричал я. – Нэнси, прошу тебя, пускай все опять будет по-старому!»

Но, наверно, к старому возврата нет. Наверно, это Милвилл виноват, это он стал между нами: за те годы, пока Нэнси тут не было, она переросла наш город, а я оставался здесь и еще глубже врос в него всеми корнями.

Нет, сквозь пыль стольких лет, сквозь все воспоминания, случаи и события, сквозь перемены, что произошли и в ней, и в тебе самом, не докопаешься так легко до прошлого, не вырвешь из него минувший день и час. И если даже доберешься до него, слишком плотно он зарос пылью времени, и уже не вернешь ему того незабвенного сияния. А может, на самом деле он так и не сиял, может, только в воспоминании, от тоски и одиночества, ты сам наделил его этим ослепительным блеском.

Быть может, только раз за всю жизнь, да и то не к каждому приходит вот такая сияющая минута. Возможно, есть даже такой закон, что минута эта и не может повториться.

– Брэд! – окликнул кто-то.

Все время я шел, повесив голову, глядя только под ноги. Услыхав свое имя, поднял глаза – оказалось, я уже поравнялся со сбившимися в кучу машинами.

К одной из них прислонился Билл Доневен.

– Привет, Билл, – сказал я. – Что ж ты не пошел туда с ними?

Билл брезгливо поморщился.

– Помощь нам нужна, это верно, – сказал он. – Ясно, нужна. Еще как. Только можно и обождать малость, не сдохнем. Нечего сразу скулить. А то что ж это: с первого синяка сразу кричать «караул». Ронять себя тоже ни к чему, надо и самолюбие иметь.

Я кивнул, но в душе не вполне с ним согласился.

– Уж очень все напугались, – сказал я.

– Ну ясно. А все равно нечего метаться и вопить как стадо баранов.

– Что с малышами?

– Живы-здоровы, – сказал Билл. – Джейк в самый раз за ними поспел, прямо перед тем, как барьеру тронуться. Взял их и увез. Пришлось ему топором рубить дверь, чтоб до них добраться. Он рубит, а Мирт знай ругается без передышки. Черт-те сколько шуму было из-за этой паршивой двери.

– А как жена?

– Лиз-то… да ничего. Все тоскует по детишкам да тревожится, что, мол, будет дальше. Ну, ребята целы и невредимы – это главное.