Питер Страуб - Фантастический Нью-Йорк: Истории из города, который никогда не спит [сборник, litres]

Мне непросто это признать, но красивее всего роща осенью. Сложно оценить красоту туманов и сочный аромат плодов, когда начинается чертов учебный год, и никому даже в голову не придет сравнивать осенний сезон в Бронксе с до бесстыдства ослепительными, пламенными октябрьскими Нью-Гемпширом или Вермонтом, где деревья за одну ночь будто бы превращаются в хрусталь, сверкая такими красками, от которых болят глаза, а разум отказывается верить в увиденное. Однако дубовая роща Ван-Кортланд-парка ежегодно, без заминки, вспыхивала, словно здания, охваченные внезапным огнем, и именно ее я вспоминаю каждый раз, когда кто-нибудь заводит речь об осени или цитирует Китса.

Для меня и моих друзей эта роща была настоящим Шервудским лесом.

У нас с Филом был в Ван-Кортланде свой камень; мы застолбили его за собой, как только выросли достаточно, чтобы на него залезать – то есть в четвертом классе. Цветом и размером камень напоминал африканского слона; наверху его пересекала борозда, куда прекрасно помещался среднестатистический худощавый школьник. Право улечься туда получал тот, кто быстрее залезал; проигравшему же приходилось сидеть рядом. Мы сочинили легенду, что сами за много лет протерли в камне эту борозду, но, разумеется, это было неправдой. Это было предупреждением другим: камень наш, найдите себе другой. Мальчишки защищают свои границы куда ревностнее многих стран.

По вечерам после школы или по выходным мы всегда ходили к нашему камню. К вечеру его поверхность нагревалась до комфортной температуры; мы ложились на спину под кронами деревьев и часами обсуждали новых художников, которых открыл Фил, и писателей, чьи книги я успел прочитать за неделю, а также девчонок, к которым ни один из нас не мог найти подход. К моему счастью, нам нравились разные девочки – ведь Фил был в этом вопросе опытнее и смелее меня. Мы оба были романтиками, но меня манили недоступные принцессы, а Фил довольно рано смирился с мыслью, что девочки – такие же люди, как и мальчики. Я категорически отказывался в это верить, и мы частенько спорили.

И я, и Фил знали, что дубовая роща была волшебной, но никогда не обсуждали это. Нет, мы не ожидали встретиться здесь с пляшущими феями или заметить с нашего нагретого местечка единорога, волшебника или лепрекона. Мы знали, что это невозможно: у коренных ньюйоркцев вроде нас черствость и прагматичность в крови. Но, каждый по-своему, мы ждали от нашего камня и рощи чего-то удивительного и волшебного. И вот одним жарким сентябрьским вечером, когда нам было по тринадцать лет, дождались. Я жаловался на то, что финальные игры Мировой бейсбольной серии между «Янкис» и «Доджерс» назначены на раннее время, пока мы в школе, а значит, прокрасться на «Эббетс-филд» можно будет лишь в выходной [64] Речь идет о серии 1952 года между «Нью-Йорк Янкис» и «Бруклин Доджерс». «Эббетс-филд» – домашняя арена «Доджерс», пять лет спустя переехавших в Лос-Анджелес. . Фил, не великий любитель бейсбола, нежился на солнышке, отвечая лишь по необходимости («Я бы написал портрет Кейси Стенгела [65] Чарльз Диллон «Кейси» Стенгел (1890–1975) – американский бейсболист и тренер, в 1950-х годах – главный тренер «Нью-Йорк Янкис». , рожа у него выразительная!»). Я обдумывал, как незаметно пронести на уроки переносной радиоприемник с наушником, чтобы хотя бы послушать репортаж о первом матче, когда раздался стук копыт. Само по себе это не было удивительным – на западе парка располагалась конюшня, – но этот стук был осторожным, неуверенным. Мы с Филом подскочили, и я воскликнул:

– Олень!

Нынче белохвостые олени частенько объедают огороды в Северном Бронксе, встречаясь не реже, чем кролики или белки, но тогда, когда я наизусть знал все книги Феликса Зальтена о Бэмби, встреча с оленем была событием. Фил покачал головой.

– Это лошадь. Олени ступают бесшумно.

Он был прав: олени появляются неожиданно, и в этом у них есть нечто общее с кошками. Стук копыт приближался, и даже мои уши городского жителя готовы были признать, что на оленя, как и на лошадь, это не похоже. Мы выжидали, глядя в сторону молодой платановой рощицы, пока не заметили очертания движущегося вниз по склону животного.

– Посмотри на ноги. Это точно лошадь, – повторил Фил и улегся обратно.

Я готов был последовать его примеру, но тут передо мной показалась голова.

Я не сразу понял, что с ней не так – да и как я мог? Сперва я подумал – а скорее, убедил себя в том, что передо мной мальчик на темно-гнедом коне, едва ли больше жеребенка. Но спустя мгновение с моих губ сорвалось: «Господи Иисусе!», и я понял, что передо мной вовсе не мальчик на маленьком коне – мало того, мальчик вообще не ехал на коне. Они были единым целым – талия мальчика соединялась с плечами коня. Да-да, передо мной был настоящий кентавр – в Бронксе, в Ван-Кортланд-парке, в двадцатом веке.

Должно быть, кентавры, как и люди, из всех чувств полагаются прежде всего на зрение, потому что мы с мальчиком заметили друг друга одновременно. Он мгновенно остановился; на его лице читался ужас, смешанный с любопытством. Резко развернувшись, он скрылся за деревьями. Я провожал его взглядом, слыша затихающий стук копыт.

– Только не надо мне лапшу на уши вешать, – сказал Фил. – У тебя галлюцинации.

– И это говорит мне человек, который до сих пор считает Линду Дарнелл [66] Линда Дарнелл (1923–1965) – американская актриса, известная по фильмам «Знак Зорро» (1940), «Письмо трем женам» (1949) и др. В период, описываемый в рассказе, страдала алкоголизмом и сильно располнела. горячей штучкой! Ты сам все прекрасно видел.

– Ничего я не видел. Я даже не смотрел.

– Ладно. Значит, и я тоже. Мне пора домой, – съехав с камня, я подобрал с земли свой новый портфель. С начала учебного года не прошло и месяца, а мой блокнот для записей уже выглядел так, будто я ежедневно его грыз.

Фил последовал за мной.

– Эй, подожди! Это плод твоего воображения, ты не можешь просто так его бросить и рассчитывать на доброту первого встречного! – в прошлом году мы с Филом посмотрели «Трамвай “Желание”» с Марлоном Брандо и до сих пор время от времени орали «СТЕЛЛА!!!» в коридорах нашей средней школы № 80. – Ты их видел, видел, и я всем расскажу, что Пити видел кентавра, ах-ах, Пити видел кентавра!

Я замахнулся на Фила портфелем и погнался за ним до самого выхода из парка.

Вечером мы с Филом – теоретически – обсуждали по телефону домашнее задание по биологии, и он спросил меня:

– И что греческие мифы говорят о кентаврах?

– Во-первых, они не умеют пить, а если напьются – начинают буянить. Никогда не угощай кентавра пивом.

– Заметано. Еще что-нибудь?

– Ну, у греков есть две версии их происхождения, но обе запутанные, так что нет смысла рассказывать. Легенды сходятся в том, что кентавры агрессивны и воинственны: у них была жестокая битва с лапифами – они вроде как их дальние родичи, только люди, – в которой почти все кентавры погибли. Но некоторые из них были добрыми и благородными, например, Хирон. Остальные рядом с Хироном и близко не стояли. Он был целителем, астрологом и учителем – учил Одиссея, Ахилла, Геракла, Ясона, Тесея и много кого еще, – я задержался, перелистывая потрепанный томик «Мифологии» Булфинча, подаренный мне отцом на десятый день рождения. – Вроде все.