Питер Страуб - Фантастический Нью-Йорк: Истории из города, который никогда не спит [сборник, litres]

Еще бренди? Задумавшись, Ханна смотрит на суженный кверху хрустальный бокал на старом секретере у зеркала. Он почти пуст, янтарного напитка осталось лишь на донышке. Хватит на один глоток. Ей хочется выпить, чтобы избавиться от последних сомнений и стеснения, но она отвечает:

– Нет. Все хорошо.

– Тогда расслабься и получай удовольствие. Увидимся через пятнадцать минут, – говорит Джеки Как-ее-там и улыбается обезоруживающей, дружелюбной улыбкой, сверкая белоснежными зубами.

Ханна остается перед зеркалом, откуда на нее смотрит непонятное зеленое существо.

Расставленные по комнате старые лампы от Тиффани разливают лужицы света сквозь витражное стекло абажуров. Свет теплый, как бренди, как темно-шоколадное дерево резной рамы зеркала. Ханна нерешительно подходит ближе к стеклу, и зеленое существо столь же неуверенно шагает ей навстречу. Я где-то внутри… Так ведь?

Ее кожа раскрашена множеством оттенков зеленого – всех не перечесть. Каждый оттенок плавно перетекает в другой, бесконечная зелень как бы течет по ее голым ногам, плоскому подтянутому животу, груди. Ее кожа покрашена полностью, превращена то ли в листву тропического леса, то ли в осенние волны уединенной морской бухты. Она покрыта панцирями жуков и листвой тысяч садов, мхом и россыпями изумрудов, нефритовыми статуэтками и яркой чешуей ядовитых змей. Ее ногти выкрашены темно-зеленым лаком и кажутся почти черными. Неудобные, непривычные линзы превратили ее глаза в зеленовато-желтые звезды. Ханна удивленно моргает при виде этих глаз, моргает этими глазами – зеркалом души, которой у нее нет. Души всего живого и цветущего, растущего и увядающего, души шалфея и болотной тины, малахита и медной ржавчины. За ее плечами – хрупкие прозрачные крылья, переливающиеся еще тысячей оттенков зеленого – и те места, где они были скрупулезно прикреплены к коже, скрыты столь умело, что Ханна сама не понимает, где заканчиваются крылья и начинается она.

И одна, и другая.

– Надо было попросить еще бренди, – сбивчиво произносит Ханна вслух охряными, оливковыми, бирюзовыми губами.

Ее волосы – точнее, не ее волосы, а скрывающий их парик – похожи на какого-то паразита на коре гнилого дерева. Завитки паразитического грибка спускаются на ее раскрашенные плечи и далее по спине, до самого основания крыльев. Гримеры прилепили к ее ушам острые кончики, такие же темно-зеленые, как и ногти. Ее соски выкрашены в тот же бездонный оттенок зеленого. Ханна улыбается – даже ее зубы похожи теперь на зеленый горошек.

Меж ее бровей, будто поросших лишайником, приклеена зеленая хрустальная капля.

«Я наверняка растеряюсь», – думает Ханна и тут же жалеет об этом.

«Пожалуй, я уже растеряна».

Наконец Ханна находит силы отвернуться от зеркала, берет бокал с бренди и делает последний глоток. Впереди еще целая ночь, и совершенно не стоит так переживать из-за костюма. Ей многое предстоит сделать. На кону слишком большие деньги, чтобы теперь отступать. Допив бренди, Ханна чувствует, как по нутру разливается приятное, успокаивающее тепло.

Поставив пустой бокал на секретер, Ханна вновь осматривает себя. Теперь она действительно видит себя – под макияжем проступают знакомые черты лица. Но перевоплощение вышло на славу. Удачное вложение денег для того, кто его заказал – кем бы этот человек ни был.

Снаружи каморки музыка начинает звучать еще громче, приближаясь к финальному крещендо. Струнные состязаются с флейтами, барабаны выстукивают ритм. Старушка Джеки скоро вернется. Ханна делает глубокий вдох, наполняя легкие воздухом, пахнущим старой пыльной мебелью и краской. И немного – летним дождем, барабанящим сейчас по крыше дома. Она медленно выдыхает и оглядывается на пустой бокал.

– Надо сохранять здравый рассудок, – напоминает она себе.

«Температуру, что ли, померить?» – усмехается она, но обстановка комнаты и собственное отражение в зеркале давят на нее, и изо рта вырывается лишь невеселый кашель.

Ханна снова обращает взгляд на немыслимо прекрасную зеленую женщину, которая смотрит на нее из зеркала, и ждет.

– Все запретное загадочно, – произносит Питер, берясь за единственного оставшегося на доске слона, но не передвигает его. – А все загадочное рано или поздно становится привлекательным, притягивающим. Чаще рано.

– Что это? Какой-то неписаный общественный закон? – рассеянно спрашивает Ханна, отвлекаясь на музыку Бетховена, которую Питер включает каждый раз, когда они играют в шахматы. Ханна уверена, что Питер делает это специально, чтобы мешать ей сосредоточиться. На этот раз звучит увертюра из «Творений Прометея».

– Нет, милая. Просто констатация очевидного, черт бы его побрал, факта.

Питер опять тянется к черному слону и едва не съедает ее ладью, но в последний момент передумывает. Он на тридцать с лишним лет старше Ханны, его борода с проседью, усы почти белые, а серые глаза напоминают зимнее небо, но именно он был первым из друзей, которыми она обзавелась на Манхэттене.

– А, – произносит она, желая, чтобы он съел наконец чертову ладью и закончил ход.

Через два хода лишь божественное вмешательство спасет его от мата. Но «Отсрочка неизбежного» – еще одна из любимых игр Питера. Ханна думает, что где-то в квартире у него спрятана пара наград за успехи в ней. Убогие позолоченные кубки за «Мастерство и успехи в затягивании времени».

– Запреты порождают желания. Жадность же порождает равнодушие.

– Боже, нужно где-то это записать! – восклицает Ханна, и Питер ухмыляется, покачивая слоном в дюйме над доской.

– Запиши. Может, составить большой сборник «Нудных истин Питера Маллигана»? Мой агент нашел бы для него подходящую аудиторию. Он наверняка продавался бы лучше, чем мой последний роман. Меньше, чем…

– Может, прекратишь болтать и походишь? Ешь уже долбаную ладью!

– Этот ход может быть ошибочен, – говорит Питер и откидывается в кресле, с притворным подозрением глядя на Ханну. Вздернув бровь, он указывает на ее ферзя. – Тут какой-то подвох. Ты как те хищники, что притворяются мертвыми, чтобы сбить с толку жертву.

– Кончай молоть чепуху.

– Это не чепуха. Ты прекрасно понимаешь, о чем я. Ты как раз из тех зверей, что любят притворяться мертвыми.

– Ты меня утомил. Будешь дальше тянуть – я пойду домой, – Ханна вздыхает, понимая, что Питер прекрасно знает, что никуда она не уйдет.

– Значит так, – говорит он. – Мое дело предложить тебе работу. Хочешь – соглашайся, хочешь – нет. Это просто вечеринка. Сущий пустяк, как по мне.

– У меня дела во вторник утром. Не хочу провести всю ночь на ногах.

– Еще одна съемка у Келлермана? – спрашивает Питер и хмурится, отводя взгляд от доски и почесывая подбородок кончиком шахматной фигуры.