Питер Страуб - Фантастический Нью-Йорк: Истории из города, который никогда не спит [сборник, litres]

Ханна отставляет бутылку и берет графин. Наливает воду в ложку, поверх сахарного кубика. Абсент тут же меняет цвет на молочно-зеленый. Ханна ставит графин на пол, замешивает полурастворившийся сахар в бокал и кладет ложку на фарфоровое блюдце.

«Расслабься и получай удовольствие, – сказала ей готичная девица на прощание. – Это очень крутая штука».

Ханна подносит бокал к губам, принюхивается и, поморщившись, делает осторожный глоток. Напиток куда слаще и пикантнее, чем она ожидала. Он сладко обжигает горло, и в животе мгновенно распускается семидесятиградусный горячий цветок. Настойка оказывается не настолько мерзкой, как предполагала Ханна, несмотря на крепость и лакричный привкус. Она чувствует легкую горечь и полагает, что это из-за полыни. Второй глоток уже не производит столь яркого впечатления, отчасти потому, что язык Ханны слегка онемел.

Она открывает «Абсент: история в бутылке» на случайной странице и видит на развороте репродукцию «Зеленой музы» Альбера Меньяна. Златоволосая девушка с мраморно-бледной кожей в воздушном оливково-зеленом одеянии словно пушинка парит над деревянными половицами, лаская руками лоб опьяненного поэта. Тот сухощав, с осунувшимся лицом, и находится то ли в трансе, то ли в экстазе, то ли просто в бреду. Правой рукой он царапает себе лицо, а левой тщетно пытается отгородиться от потусторонней компаньонки. А может, он тянется к чему-то. На полу у ног поэта разбитая зеленая бутылка, а на письменном столе – полный бокал абсента.

Ханна делает еще глоток и перелистывает страницу.

Там фотография. Верлен пьет абсент в кафе «Прокоп».

Еще один, уже более смелый глоток. Ханна привыкает ко вкусу. Теперь он кажется ей довольно приятным.

Новая страница. «Бульвар Монмартр, ночь, за театром Варьете» Жана Беро.

Когда бокал пустеет, Ханна чувствует в голове легкий гул, словно там кружит пчела, завернутая в мед и паучий шелк.

Ханна берет из коробки еще кусочек сахара и заново наполняет бокал.

«Феи.

“Кресты фей”

Цит. по “Харперс уикли”, 50-715

К северу от округа Патрик, штат Виргиния, в точке соединения Голубого хребта и Аллеганских гор, обнаружено множество миниатюрных каменных крестов.

Раса крошечных существ.

Они распинали тараканов.

Утонченные создания – но вспомните о свойственной всему утонченному жестокости. Они были прямо как люди, пусть и крошечные. Они распинали.

“Кресты фей”, как стало известно “Харперс уикли”, весят от четверти унции до унции, но при этом в “Саентифик Америкэн”, 79-395, утверждается, что некоторые из них были размером не больше булавочной головки. Эти кресты также были обнаружены в двух других штатах, но в Виргинии зона их распространения ограничивается Бычьей горой и ее окрестностями…

…Я полагаю, их там рассыпали».

Во сне, который никогда не повторяется один в один, Ханне двенадцать лет. Она стоит у окна спальни и смотрит во двор. Уже почти стемнело, солнце заходит, и из сумерек появились желто-зеленые светлячки. В высоком сине-фиолетовом небе горят первые звезды, а в лесу жалобно кричит козодой.

Ему отвечает другой.

Трава колышется. Она высокая, потому что отец Ханны больше ее не подстригает. Дело не в ветре; стоит полный штиль, кроны деревьев в полном покое, и ни одна веточка, ни один листочек не шевелится от дуновения. Только трава.

«Наверное, кошка, – думает Ханна. – Кошка, скунс или енот».

В спальне становится темно, и ей хочется включить лампу. Движение травы пугает ее, пусть и понятно, что виной всему лишь маленькая зверушка, вышедшая ночью поохотиться и проложившая маршрут через их задний двор. Ханна оглядывается, чтобы попросить Джудит зажечь свет, но видит лишь пустую комнату. Кровать Джудит пуста, и Ханна все вспоминает. Она заново переживает, как в самый первый раз, все то удивление, потрясение и боль, словно от свежей раны. Следом наступает оцепенение.

– Ты не видела сестру? – спрашивает мать с порога.

Дверь в спальню открыта, но ночь заполонила собой дом, и Ханне видны лишь мамины глаза цвета янтаря, по-кошачьи светящиеся во тьме.

– Нет, – отвечает Ханна, чувствуя в комнате запах горелых листьев.

– Ей нельзя гулять допоздна, завтра в школу.

– Да, мама, – двенадцатилетняя Ханна удивляется, почему ее голос звучит как у тридцатипятилетней. А тридцатипятилетняя Ханна вспоминает, каким чистым, нетронутым временем и горем, был голос двенадцатилетней Ханны.

– Сходи поищи ее, – говорит мать.

– Я каждый раз хожу ее искать. Но позже.

– Ханна, ты не видела сестру?

Снаружи, трава начала виться, скручиваясь в кольца. В нескольких дюймах от земли заплясали зеленоватые искры.

«Светлячки», – думает Ханна, хоть и знает, что это неправда. Знает она и то, что трава шевелится не из-за кошки, скунса или енота.

– Твоему отцу стоило давно заделать чертов колодец, – ворчит мать, и запах горящей листвы становится сильнее. – Столько лет прошло, а он палец о палец не ударил.

– Конечно, мама. Надо было тебе его заставить.

– Нет, – резко отвечает мать. – Я тут ни при чем. Я ни в чем не виновата.

– Разумеется.

– Когда мы купили этот дом, я сразу попросила его заняться колодцем. Сразу сказала, что колодец опасен.

– Ты была права, – говорит Ханна, глядя на мерцающее зеленое облако над травой. Оно не больше баскетбольного мяча, но уже очень скоро вырастет. Ханне уже слышна мелодия – дудочки, барабаны и флейты, как в отцовских альбомах народной музыки.

– Ханна, ты не видела сестру?

Ханна оборачивается и вызывающе смотрит прямо в светящиеся, упрекающие глаза матери.

– Мама, ты уже третий раз спрашиваешь. Уходи. Прости, но таковы правила.

Ее мать повинуется и уходит – вспышка, тяжелый вздох, и фантом пропадает, не проходит и полсекунды. Тьма будто разворачивается, и запах горелой листвы исчезает следом.

Сияние во дворе становится ярче, отражается от окна, кожи Ханны и белых стен спальни. Музыка звучит еще громче, не желая уступать.

Теперь рядом с Ханной Питер. Ей хочется взять его за руку, но она не делает этого, не уверенная, что ему место в этом сне.

– Я зеленая фея, – говорит он, и голос его звучит усталым, грустным, совсем стариковским. – Мое одеяние – цвета отчаяния.

– Неправда, – возражает Ханна. – Ты всего лишь Питер Маллиган. Ты пишешь книги о странах, где никогда не был, и людях, что никогда не появятся на свет.

– Не стоит тебе больше сюда приходить, – шепчет он в ответ, и свет со двора отражается в его серых глазах, придавая им мшистый зеленоватый оттенок. – Никто кроме тебя сюда не приходит, и больше не придет.

– Но это не означает…

Питер безмолвно устремляет взгляд во двор.