Питер Страуб - Фантастический Нью-Йорк: Истории из города, который никогда не спит [сборник, litres]

На экране знаменитости частенько выглядят выше, чем есть на самом деле. Это поистине удивительно. В случае Ринальдо все наоборот. Я всегда удивлялся его среднему росту и телосложению. При первом знакомстве он показался мне чудаковатым, но ни в коей мере не уродливым. А на деле он то ли гном, то ли тролль.

Это мистер Бопре написал сценарий для «Рафаэля!», и весьма вольно обошелся с собственной ролью в жизни Луи. Вышло, что он был наставником и примером для юного Луи. Да, каким удивительным образом меняется история!

Ринальдо был известной фигурой среди городской богемы. Поэт, лизоблюд и скандалист. О нем ходила легенда – куда же без нее с таким-то именем! Выходило, будто он был внебрачным сыном бойца французского Сопротивления и малоизвестной мексиканской художницы по фрескам. Отец его бросил, а мать умерла совсем молодой.

Ринальдо – критик. Тридцать лет назад художественные журналы использовали его в качестве постового на перекрестке классического и андеграундного искусства. Творческая ячейка Даунтауна начала привлекать к себе внимание общественности, Виктор Спарджер начал набирать популярность. Виктор был осторожным бунтарем – рисовал граффити, прибивал стекло к доскам. Ринальдо Бопре немного ему посодействовал, но в целом Виктор добился всего сам.

К тому моменту я уже был знаком с Луи Рафаэлем благодаря Норе Классон, молодому фотографу. Нора обожала Луи, словно младшего брата. Он был тощим латиноамериканцем откуда-то с карибских островов, жил на улице, попрошайничал и просился на ночлег ко всем подряд.

Когда я первый раз увидел его работы, меня все равно что отправили в нокаут. Так было со всеми. Я с ума сходил из-за того, что у меня не было лишних пятидесяти баксов, которые он просил за портрет.

Открою секрет: когда Нора первый раз уговорила меня приютить Луи на ночь, я сильно рассердился, потому что он заляпал стены краской. Однако он извинился и все отмыл. Вскоре после этого Рафаэль попался на глаза Ринальдо. Выражаясь языком моей жены, Ринальдо «открыл его, как Колумб Америку». Правда, Америка существовала всегда – большая, богатая и неизведанная. В ней жили индейцы. А Колумб лишь рассказал о ней в подходящий момент.

Так и с Ринальдо. У других был товар, а у него – связи. Создать шумиху он умел как никто другой. Огласка – волшебный путь к обогащению. И когда мистер Бопре раскручивал тебя, то никогда не позволял об этом забывать. Со мной Ринальдо всегда был вежлив. Он прекрасно понимал, что оскорблять официантов и охранников – себе дороже. По крайней мере, в лицо. Я тоже был с ним предельно вежлив, пока не узнал, как он обошелся с Норой Классон.

Отдавая ему должное, нельзя не отметить, что он увидел ее талант и сделал все возможное, чтобы на него обратили внимание и другие. Разумеется, он хотел забрать себе ее первенца – а так как настоящих детей у Норы пока не было, это означало ее работы. Он забирал себе бо́льшую часть. «О, как прекрасно! Дорогая, я это хочу!». В таком духе. Ринальдо рассказывал всем и каждому, что не просто открыл Нору Классон, а повлиял на ее искусство.

Мы с Норой тогда встречались. Для нее устроили выставку в Сохо. Ринальдо составил каталог работ и решил, что его репутация должна взлететь выше, чем ее. Когда Нора возразила, он отменил сделку. Как-то раз, пробираясь к толчку в забитой до отказа уборной клуба «Мадд», я услышал характерный голос мистера Бопре. «На этой заправке я единственный шланг. Хочешь бензина – вставай ко мне в очередь. Ты стоишь на том самом месте, где я открыл Луи Рафаэля. Ты вообще знаешь, кто он такой?!»

Кто-то произнес нечто неразборчивое, была названа еще пара имен. Тут я услышал имя Норы. Ринальдо сказал: «Ни за что, даже если она на колени встанет. Мисс Классон – отработанный материал. Она трахается с вышибалами! Что дальше – уборщики?»

Я пришел в ярость, но осознавал, что убийством Ринальдо Норе не помочь. Это сейчас у меня есть лицензия частного детектива и право на владение огнестрельным оружием. Правда, обычно я обхожусь швейцарским ножом.

А тогда я еще учился, но уже знал, что лучшим выходом будет отойти в сторонку и ждать.

Когда Ринальдо вышел, он взглянул на предмет, который держал в руке и, скривившись, выбросил его. Из любопытства я поднял его и вышел на улицу. Устроившись под фонарем на Милк-стрит, я понял, что это спичечный коробок из гриль-бара «Ранчо Тандер» в Уилкс-Барре. Решив, что это шутка или розыгрыш, я уже готов был выкинуть коробок, но тут передо мной появилась фигура, яркий силуэт. Сперва я подумал, что это галлюцинация, побочный эффект ЛСД, которым я баловался в шестидесятые, но тут вы произнесли одно-единственное слово.

Слово было Румпельштильцхен .

Мне казалось, что в этой сказке никаких охотников не было. Но я отправился домой и внимательно ее перечитал, как обычно задерживаясь на каждом слове. История о девушке, чье будущее зависело от ее умения плести из соломы золото, и злобном карлике, пообещавшем ей помощь, идеально подходила текущим событиям. Девушка стала королевой, но по уговору должна была отдать карлику своего первенца, если не угадает его имя. Вот только подходящей роли для себя в этой сказке я не видел, пока не дошел до места, где королева посылает гонца, чтобы выведать тайное имя.

Он возвращается за считаные минуты до появления карлика и начинает рассказывать: «…подошел я к высокой горе, покрытой густым лесом, где живут одни только лисы да зайцы…» [56] Пер. Г. Петникова.

Дальше он говорит, что видел, как карлик скакал через костер и напевал песенку, в которой упоминал свое имя, Румпельштильцхен. Но важно не это, а упоминание лис и зайцев. Оно выдает гонца с потрохами. Он охотник. Все сходится. Кого еще посылать на разведку в леса?

Поэтому я делаю пару звонков и отправляюсь в Пенсильванию. Нахожу на окраине Уилкс-Барре трейлерный парк, где живет некая Мона Сплевецки.

А дальше были песни и пляски до утра. По четвергам в «Ранчо Тандер» вечера польки, и я напоил Мону так, что она не только пустилась в пляс, но и разболтала мне все о своем сыне Марвине.

Для людей вроде Ринальдо самым важным творением являются они сами. Был бы на его месте кто-то другой, и я бы посокрушался над печальной историей несчастного мальчика, решившего навсегда стереть свое прошлое. Но мистера Бопре я жалеть не стал.

В отличие от Румпельштильцхена, Ринальдо не застрял в полу, когда Нора Классон произнесла имя Марвин Сплевецки, – он просто взбесился. Но это имя имело над ним такую власть, что в конце концов он умолял Нору сохранить его в тайне в обмен на ее карьеру.

Сегодня в «Печенье судьбы» присутствует и одна из героинь моего второго дела. Вон та суровая дама, ожидающая появления Виктора Спарджера – продюсер «Рафаэля!» Эдит Кранн. Рядом с ней ее четвертый муж, итальянский промышленник. Лицо Эдит поистине удивительно – трагично, несмотря на отсутствие морщин, исполнено страдания, но в то же время холодно, безумно и одновременно сдержанно.