Дэлия Мор - Охота на мудрецов

– Нет, это не я. Её зовут Мотылек.

Гром тише бьет по ушам. Сижу оглушенная и почти слепая, сквозь пелену видя застывшее лицо Наилия. Он смотрит в упор и ждет.

– Нет, нет, – беззвучно шевелю губами и мотаю головой, – это не я!

Это не я! Куда мне, нереализованной единичке с робкой надеждой стать когда-нибудь двойкой? Ни умом, ни сообразительностью не вышла. Сформулировать Великую Идею? Не ко мне!

– Её зовут? – переспрашивает Лурк. – Это женщина?

Несуществующие боги, да! Женщина. Злюсь и представляю, как сейчас качается картина мироздания в головах двенадцати генералов. Создатель с экрана улыбается, он тоже видит недоумение, растерянность и гнев на лицах всесильных правителей. Доволен своей шуткой?

– Да, молодая женщина, – подтверждает мудрец, – отмерившая двадцать один цикл с рождения. Последний раз я её видел вместе с либрарием генерала пятой армии.

Монитор снова показывает Наилия. Молчаливого и сосредоточенного. А я вспоминаю его слова в горном интернате, что если Совет вынесет решение, то он будет вынужден отдать всех мудрецов. И меня в том числе.

– Я думаю за её судьбу не стоит волноваться, – Агриппа снова берет слово, – где бы Мотылек не находился сейчас, она всегда может переехать в новый научный центр. Здание только строят, к сожалению, я совсем недавно узнал о мудрецах.

– Научный центр? – уточняет Марк, – и в качестве кого там ждут мудрецов? Подопытных животных?

– Нет, этот этап для них уже пройден, – парирует генерал четвертой армии. – В качестве ученых. Как только мы уладим формальности с медицинским освидетельствованием и восстановим их в правах.

Мой судорожный вздох останавливает тугой лиф, в глазах на мгновение темнеет. Так мечтать я себе никогда не позволяла. Статус ученого – вершина гражданской карьеры. Предел стремлений любого, кто не носит погон. Собственное служебное жилье, более чем щедрое материальное довольствие, личный транспорт и определенный вес в обществе. Настолько яркий свет, маячивший в ночи, что удержаться и не полететь к нему невозможно. Но признают ли меня нормальной? С таким явным симптомом шизофрении, как воображаемый друг? Или Юрао тоже помилуют и переведут из опасных глюков в категорию рабочих инструментов?

«Да! Хочу быть кузнечным молотом в твоих руках. Мы ведь пойдем в кузницу?»

«Я еще не решила!»

«Что тут решать? Обратно в психушку захотела?»

«Наилий сказал, что мы будем жить в его особняке».

«Про особняк можно сказать то же самое».

– Марк, Наилий, надеюсь, вы не будете препятствовать желанию мудрецов уйти из-под вашей опеки? – Агриппа смотрит в камеру так, будто видит перед собой не черный круг объектива, а лица обоих генералов.

– Нет. Конечно, нет.

Синхронно отвечают они, но Наилий чуть позже. Игнорирую его взгляд. Делаю вид, что не замечаю. Тяжелый будет разговор после Совета. Я не верю, что генерал уступит и отдаст то, что считает своим. Речь не обо мне. Любовниц много, мудрецов очень мало. Конспиролог, Поэтесса, единички, которые еще могут вырасти в двоек. Никто не берется угадать, сколько нас будет в итоге и как изменится расклад сил. Маятника с его ответами на все вопросы смело можно причислять к стратегическому термоядерному вооружению.

– Хорошо, – говорит Лурк Цезарь Фор, – вопрос считаю закрытым. Вторым в повестке значится рассмотрение бюджета…

Вот и всё. Мы больше не психи, а ученые, но почему мне чудится подвох? Взгляд Наилия тускнеет, он, скучая, слушает про исполнение бюджета за половину цикла и трогает планшет, просматривая данные. Словесных перепалок нет. Полководцы строги и сдержаны. Не решаюсь уйти и сижу до финальных прощаний. Снова играет арфа за кадром, а в павильоне гаснут прожекторы. Техники вскакивают с мест, и суета идет по второму кругу. На нас больше никто не обращает внимания. Каждый спешит свернуть рабочее место и отправиться домой в четвертый сектор. Из стеклянной комнаты от режиссерского пульта выходит Гней, на ходу выкрикивая проклятия нерадивым рядовым, а меня ноги едва держат.

– Дэлия, идем, – жестко говорит генерал пятой армии, вставая со стула.

– Я должен быть в курсе, – вклинивается Сципион.

– Нет, – обрывает Наилий, но потом смягчает тон, – не сейчас.

Хозяин сектора поджимает губы и молчит. Расстегивает верхние пуговицы парадного кителя и тыльной стороной ладони вытирает пот со лба. Потом улыбается мне широко и весело подмигивает, но почему-то становится жутко. Наилий берет за руку и молча ведет до своей комнаты. Хлопает дверью и усаживает меня в кресло с высокой спинкой. Мягкое, обитое бархатом, но чувствую я себя так, будто на сидение насыпали битого стекла. Генерал опускается в кресло напротив и молча смотрит в окно на поднимающееся в зенит светило. Косые лучи яркого света рассыпаются бликами на узорчатом покрывале. Приятно пахнет мылом и парфюмом из открытой двери в ванную. Я незаметно сбрасываю туфли и ставлю измученные ноги на пушистый половик. Шерстяной, с длинным ворсом. В комнате должно быть тепло и уютно, но меня бросает в дрожь от холода.

– Наилий, я не тройка.

– Знаю, – сухо и безжизненно отвечает генерал, – может быть, станешь когда-нибудь, но не завтра.

Втягиваю голову в плечи. Колье с красными камнями вдруг становится невыносимо тяжелым и мешает дышать.

– В каких ты отношениях с Создателем? – тихо спрашивает Наилий.

Не хочу отвечать на вопрос. Не смогу объяснить в двух словах. Создатель лежал в той же психиатрической клинике, куда меня привезли из дома. Испуганную, не понимающую, что происходит девочку. И сразу же началась терапия с препаратами, ночные кошмары, новые препараты, карцер с ремнями на запястьях и лодыжках. Я плакала над своей загубленной жизнью, не различая времени суток. Через несколько месяцев, когда я научилась игнорировать голос Юрао в голове, мне разрешили выйти в общую комнату. Помню, как бесцельно сидела в углу, а потом снова начала плакать. Зло вытирала слезы и затравленно смотрела на видеокамеру. Ждала, что придет санитар и опять потащит на укол. Но ко мне подошел лысый мужчина в больничной форме. Спрашивал, кто я и что случилось? Я устала отвечать на вопросы. Молчала и смотрела мимо, тогда рассказывать начал он. Про мудрецов и потенциальный барьер, про слона, которого мы все трогаем, но не можем найти слов, чтобы объяснить, как он выглядит. Про рождение, смерть и новую жизнь, генетический опыт и взросление духа. И я плакала уже на его плече, стонала как мне плохо, а он гладил по волосам и повторял, что все нормально и это пройдет.

С того дня мы словно приклеились друг к другу. Он старался быть рядом постоянно, перестукивался со мной через стену карцера, тайком приносил лепешки, когда меня лишали пищи за попытки побега. И рассказывал, рассказывал, рассказывал. В итоге дошло до подозрений в педофилии. Психиатры решили, что вся его забота – похоть извращенца. Помню, как возмущался и бесновался Создатель. Получил трое суток карцера, и мы стали вести себя скромнее.