Ким Робинсон - Золотое побережье [litres с оптимизированной обложкой]

– Ядерная война от меня не зависит, тут я ничего не могу сделать. Остается только надеяться, что ее никогда не будет. Но обычные войны останутся. И некоторые из них могут перерасти в ядерную. Могут, и очень легко! Так что проблема сводится к следующему: если сделать обычные войны слишком трудными, сделать, чтобы инициатор той войны не имел – по чисто техническим соображениям – ни малейших шансов на победу, тогда им придет конец! А это значительно снизит ядерную угрозу, ведь исчезнет наиболее легкий путь, который может привести нас к большой войне!

– Все та же старая песня, – морщится Джим. – Это повторяется раз за разом, поколение за поколением. Пулеметы, танки, самолеты, атомные бомбы, теперь – эти вот ваши штуки; все это оружие должно было вроде бы сделать войну невозможной – а что же в результате? Все крутится в том же самом порочном круге!

– Нет, не невозможной. Невозможно сделать войну невозможной. Тут уж ничто не поможет. Однако можно сделать ее страшно невыгодной. Мы подходим к такому положению вещей, когда любые силы вторжения будут обнаружены и встретят противодействие такое быстрое и неотвратимое, что шансы агрессора на успех будут равны нулю! А чего же ему тогда и огород городить? Неужели ты не понимаешь? Может возникнуть такое положение, когда никто не решится начать войну!

– А они подумают-подумают и шарахнут атомной бомбой, сразу, без всяких предисловий. Военные и политики – публика известная, за ними не заржавеет.

Деннис пренебрежительно отмахивается гаечным ключом, затем – с очевидным удивлением – замечает его и кладет на блок двигателя.

– Это было бы сумасшествием. Да, такое может случиться, но это было бы сумасшествием. Ядерное оружие – это полное сумасшествие, я не имею с ним никаких дел и не желаю иметь. Можешь улыбаться сколько угодно, но моя работа посвящена попыткам уменьшить ядерную угрозу. Я мечтаю о мире без ядерного оружия; как знать, возможно, когда-нибудь так и будет. Но для этого нужно иметь какие-то другие, менее опасные, но не менее надежные сдерживающие средства. Как раз этим я и занимаюсь – делаю высокоточное компьютеризованное оружие, которое одно и может заменить атомную бомбу в роли средства сдерживания. Такое оружие – единственный выход из тупика.

– Нет там никакого выхода, – безнадежно машет рукой Джим.

– Возможно, и нет. Но я стараюсь сделать все, что в моих силах. – Деннис отводит глаза в сторону, опускает их, понуро смотрит на бетон дорожки. – Только не все в моих силах, – горько добавляет он. – Я не могу изменить устройство мира. И ты – тоже не можешь.

– Но ведь нужно хотя бы пытаться его изменить! Если бы каждый человек…

– Если бы да кабы. Привыкай смотреть на вещи реально.

– Я смотрю на них очень реально. Происходит бессмысленное разбазаривание природных ресурсов. Это – паскудный, извращенный бизнес.

Деннис заглядывает в моторное отделение, берет ключ, поворачивает его другой стороной, внимательно осматривает. Желваки на его скулах ритмично ходят вверх-вниз, вид такой, словно он хочет проглотить что-то, но никак не может. В словах Джима есть нечто такое…

– Не нужно рассказывать мне об извращенности и продажности, – говорит он негромко. – Я знаю об этом столько, что тебе и не снилось. Но дело тут не в системе.

– Именно в системе!

Деннис продолжает смотреть на ключ, отрицательно качает головой.

– Система нейтральна, ее можно использовать и так и сяк. И не такая уж она по сути своей плохая.

– Не такая уж плохая? Да она просто кошмарная! – Джим ощущает себя загнанным в угол, затравленным, его охватила полная беспомощность, обычная для человека, пытающегося преодолеть рациональные доводы оппонента силой одних эмоций. Как это и бывает в подобных случаях, он еще больше увеличивает эмоциональный накал:

– Мир умирает с голода!

– Я прекрасно это знаю, – медленно, терпеливо говорит Деннис. – Мир стоит на краю пропасти. Неужели ты думаешь, я ничего не вижу? – Он вздыхает, смотрит на двигатель. – Но я постепенно пришел к убеждению… Теперь мне кажется, что именно мощь Соединенных Штатов является одной из главных сил, не дающих миру сделать последний, гибельный шаг. Если бы не страх перед нами, войн было бы гораздо больше. Однако до настоящего момента наша способность устрашать опиралась в основном на ядерное оружие, а прямое его использование уничтожит мир. Поэтому то здесь, то там вспыхивают мелкие войны – ведь люди, начинающие эти войны, прекрасно понимают, что мы не пойдем на риск всеобщего уничтожения без очень веских к тому оснований. А вот если… если мы сумеем сделать устрашающий фактор более ограниченным, чтобы это был… ну, нечто вроде неотвратимого, хирургически точного удара, вся разрушительная мощь которого сфокусируется на войсках агрессора, и только на них, – тогда можно будет отказаться от ядерного оружия. В нем не будет больше необходимости – ведь у нас появится другой фактор сдерживания. Безопасный. Так что… – он поднимает голову, глядит Джиму прямо в глаза, – так что моя работа прокладывает очень реальный путь к полному устранению ядерной угрозы. И если такое занятие не кажется тебе благородным, – его голос слегка дрожит, – тогда я не знаю, чего уж тебе и надо.

А затем Деннис отводит глаза.

– Это была очень хорошая программа.

Джим молчит. Доводы отца вполне логичны, не подкопаешься, а излагались они с таким мучительным напряжением… Вся злость Джима куда-то пропала, теперь собственные свои недавние наскоки кажутся ему смешными, до ужаса глупыми. Разговор с отцом перешел далеко за рамки обычных препирательств.

И тут он вспоминает свои планы на вечер: рандеву с Артуром, затем – удар по ЛСР. Камень за пазухой, вот как это называется. Джима охватывает невыносимое, тошнотворное отвращение к самому себе.

Деннис оперся обеими руками о машину, опущенное вниз лицо застыло, он весь ушел в какие-то свои мысли.

Умелые руки автоматически, словно манипуляторы робота, орудуют ключом, расслабляют гайку кожуха следующей контактной группы. Джим пытается что-то сказать, но слова застревают в горле. А о чем это я хотел? Даже и не вспомнить. Молчание затягивается, ему, если разобраться, и нечего сказать. Ему нечего сказать.

– Так я… я пойду, скажу маме, что ты скоро кончишь и придешь обедать?

Деннис молча кивает.

Неуверенно, словно пьяный, Джим возвращается на кухню. Люси режет овощи для салата; окно, рядом с которым она расположилась, выходит прямо на эстакаду. Джим становится рядом с матерью и смотрит. Деннис по-прежнему возится с машиной.

Люси шмыгает носом, и только теперь Джим видит, что у нее покраснели глаза.

– Отец рассказал тебе, что там у него на работе? – Она стучит ножом куда попало, не глядя.