Ким Робинсон - Золотое побережье [litres с оптимизированной обложкой]

Трудно себе представить, что такие деликатные переговоры ведутся под мощным опиумным кайфом, однако и Манфред, и Сэнди – люди привычные, вполне способные справиться с этим осложняющим обстоятельством. Мало-помалу Сэнди проникается уверенностью, что беседует с отличным парнем, не затевающим никакого жульничества; к такому же убеждению приходит, судя по всему, и Манфред, так что оба они удовлетворены, и деланое, механическое дружелюбие сменяется настоящим, искренним.

И все же основная природа обсуждаемой сделки Сэнди не по душе, так что окончательной договоренности не получается.

– Не знаю, Манфред, – разводит он руками. – Боб говорил тебе, наверное, что обычно я таким не занимаюсь. Не то у меня положение, чтобы идти на большой риск.

– Не рискуя, много не заработаешь, – улыбается Манфред. – Так что ты подумай. – Он встает и направляется в ванную.

– А как Реймонд? – спрашивает Сэнди Боба. – Он-то почему за это не берется?

Им обоим хорошо известно, что Реймонд уже занимался контрабандой наркотиков, в больших масштабах и с большим, если верить его словам, удовольствием.

– Сейчас Реймонд крупно увяз совсем в других делах, – морщится Боб. – Ты же знаешь его заморочки. Вечный идеалист, хотя это совсем не мешает ему сшибать зеленые. Не знаю, слышал ты или нет, но с год назад Реймонд лишился нескольких своих друзей, их убила венесуэльская наркополиция, и не как-нибудь, а с помощью дистанционно управляемых аппаратов, купленных у нашей же драгоценной армии. Это были настоящие его друзья, не какие-нибудь там шапочные знакомые, ну и Реймонд совсем взбесился. С армией США не больно повоюешь, вот он и придумал пойти крестовым походом на тех людей, которые производят эти автоматические самолеты. Конечно же, – хохотнул Боб, – не забывая при этом и о прибыли.

Он опять смеется, потом замолкает и внимательно смотрит на Сэнди.

– Только ты не трепись никому, ладно?

Сэнди молча кивает, они знакомы с Бобом много лет и провели вместе уйму операций; и продолжительность и, можно сказать, продуктивность их знакомства в значительной мере объясняется обоюдной уверенностью, что все сказанное с глазу на глаз – и серьезная информация, и даже сплетни – никуда дальше не пойдет. Особенно ценит это Боб, очень любящий посплетничать, сплетничает он обо всех, даже – скорее не «даже», а «особенно» – о своем союзнике Реймонде.

– Он занят тем, что провозит миниатюрные огневые системы, идеально подходящие для нападений на оружейные заводы.

– А, вот оно что, – с деланым безразличием говорит Сэнди. – Я где-то читал о результате такого налета.

– Вот-вот. Но Реймонд занимается этим не только ради идеи. Он ищет людей, которым такие операции нужны еще больше, чем ему самому.

Сэнди делает гримасу – все эти опасные игры вызывают у него крайнее сомнение.

– Да понимаю я, понимаю! – восклицает Боб. – Дело очень каверзное. Пока что все путем; покупатели есть, нужно только уметь их найти. Но это – мутная водичка, почти такая же мутная, как наркотики. А тут еще Реймонду показалось, что его заметила другая группа, занимающаяся теми же самыми вещами.

– Ну-ну.

– Понимаю, прекрасно понимаю. И теперь он погряз в этом деле без остатка, все пытается выяснить, кто это такие и нельзя ли как-нибудь с ними договориться.

– Опасно это, – качает головой Сэнди.

Боб пожимает плечами:

– А что бывает безопасное? Как бы то ни было, теперь ты знаешь, почему Реймонд не заинтересовался контрабандой «Носорога». Он занят совсем другим.

– Это уж точно.

Возвращается Манфред, они снова глотают едкий черный дым, снова разговаривают. Манфред давит на Сэнди, хочет, чтобы тот со всей определенностью взялся за контрабанду афродизиака, но Сэнди отказывается брать на себя какие-либо определенные обязательства – вежливо, дипломатично, но отказывается. Ему и сразу не хотелось, а теперь еще эта история с Реймондом…

– Мне нужно хорошенько подумать. Понимаешь, Манфред, я как-то никогда таким не занимался.

Манфред воспринимает отказ вполне спокойно.

– Я все-таки надеюсь, что ты согласишься. Подумай, конечно, а потом свяжись со мной, неделя еще есть.

Сэнди смотрит на часы, поднимается:

– Завтра у меня трудный день, вставать придется в четыре, так что пора домой. – Попрощавшись с Бобом и Манфредом, он возвращается в гостиную. Таши, Джим, Эйб и Артур сидят в углу, треплются с народом. – Поехали.

На обратном пути Джим дремлет. Он устроился на среднем сиденье, справа, рядом с Артуром; Сэнди снова впереди, а Эйб и Таши – сзади. Сейчас Джиму как-то неловко обмениваться с Артуром шуточками, гораздо легче закрыть глаза. Засыпая, он нередко переживает наново что-нибудь из последних событий, то же самое и сейчас – перед глазами появляется темный, крутой склон, земля уходит из-под ног, колючие ветки царапают лицо… «Ой!» Сна как не бывало.

Артур и Реймонд на прилепленной к обрыву площадке. Обрывки разговора. Холод морской воды – и теплое, гибкое тело. Странная ночь.

За окном машины – единственный все еще не застроенный клочок южнокалифорнийского побережья, территория лагеря морской пехоты США «Джозеф Г. Пендлтон». Темные холмы, узкая прибрежная полоса, изрезанная сухими лощинами, поросшая тусклым, жестким кустарником. Трава, в лунном свете она кажется серой. Тихо, пустынно, какая-то во всем этом чистота, нетронутость… Господи, думает Джим. Земля. И снова – острая боль утраты: ведь эта земля, на которой они живут, земля, закованная теперь в панцирь из бетона, стали и света, – она же была когда-то прекрасной. И пути назад нет.

Не тронутые строительными компаниями холмы кончаются, дорога отворачивает от берега, впереди показываются жутко разросшиеся раковые опухоли опреснительной установки, завода по переработке сточных вод и атомной электростанции, но Джим уже успел представить себе некий катаклизм, который уничтожит эту сверх всякой меры освещенную Америку, оставит только землю, землю, землю… и, возможно – только возможно, – горсточку уцелевших людей, которые станут обживать молодые дикие леса молодого, холодного и сурового мира, будут жить в крохотных поселках, жить подобно лисам, подобно оленям, как и должны жить настоящие люди…

Трасса тянется между холмами Сан-Клементе, здесь уже нет ни клочка свободной земли, сплошной человеческий муравейник. Абсурдность этого бетонного ландшафта, его грубость, его невероятность вгоняют Джима в еще большую тоску. Дороги назад нет – просто потому, что дороги назад нет. История – улица с односторонним движением. По ней можно двигаться только вперед, к катастрофе, или к такому вот бетонно-ксеноновому аду, или… или к полному небытию. Небытие – как ни странно, Джим вполне способен его представить. Но все это не имеет никакого значения, главное – пути назад нет.