Ким Робинсон - Золотое побережье [litres с оптимизированной обложкой]

Анджела – она, как всегда, первая в таких штуках – срывает с себя кофточку и швыряет ее на балкон, прямо под ноги марширующих. Туда же следует и лифчик. Неужели она сумеет снять джинсы, не прерывая канкана? Ну, не то чтобы совсем, но нечто в этом роде. Разноголосый вой раскалывает небо, мгновенно образуется целая гора одежды – рубашек, брюк, блузок, шелкового исподнего, шортов. Марширующий строй преображается, на его месте возникает хоровод голых язычников, отправляющих некий весенний обряд; всех охватывает какая-то первобытная чувственность, не обычное американское глазение на сиськи и задницы, а чистый ликующий восторг – у тебя есть тело, ты можешь танцевать, ты Существуешь и Становишься. И розовая кожа, выступающая в ночной темноте, – тоже часть этого восторга. Усыпанный веснушками Сэнди швыряет в кучу одежды все диванные подушки, а затем бросается туда и сам – ныряет в эту кучу, плывет в ней. Голый Хэмфри отплясывает с бумажником в руке – уж это-то нельзя закинуть в кучу чужой одежды, верно?

Эйб снова взвывает, он хохочет и воет, он вне себя от всеобщей радости, ведь сейчас всем хорошо, какие счастливые у всех лица, вон Джим, ему хорошо, и Сэнди хорошо, и Анджеле хорошо, и Таши с Эрикой хорошо, и Хэмфри хорошо, и все они пляшут хороводом и воют в небо, и Эйб ныряет в плотную массу одежды, людей, подушек, в чистый запах прачечной – он погребен и выныривает, чтобы хватить глоток воздуха, словно из утробы, словно рождается, словно ребенок, которому он помог появиться на свет всего несколько часов назад, – рождается из груды одежды, голый, потрясенный сверкающим многообразием вещей, их чувственной реальностью, их видом, их присутствием там. Второй раз за сегодня Эйб Бернард плотно зажмуривается и желает, чтобы мгновение остановилось, остановилось, когда ему и его друзьям хорошо, когда они счастливы, остановилось, остановилось, остановилось, остановилось, остановилось.

…В девяностые годы восемнадцатого века эти места все еще принадлежали по большей части индейцам, звавшимся теперь «габриэлинос». Испанцы не часто удалялись от часовни Святого Хуана и Тропы Истины, а окрестностей Ньюпортского залива они и вовсе избегали – тамошние болота не пересечь ни пешему, ни конному.

Зато туда забредали другие посетители. Группа франко-американских поселенцев, направлявшаяся в Орегон по длинному, огибающему мыс Горн маршруту, зашла на своих кораблях в залив и осталась здесь на зимовку. Через год небольшая их часть вернулась из Орегона и поселилась на плоской возвышенности. Они прожили в окрестностях Ньюпортского залива около двадцати лет – первые неиндейские обитатели этих мест.

Вот фактически и все достоверные сведения об этих франко-американцах, однако мы можем с достаточно большой уверенностью догадываться, какой они вели образ жизни. Группа двигалась из Квебека, а значит, люди эти были привычны к диким местам и, несомненно, владели необходимыми для выживания ремеслами. Совершенно ясно, что они ловили рыбу. Земледелие? Вполне возможно, но здесь уже нет полной определенности. Неизвестно, умели они читать или нет, но исключать этого нельзя, у них могли быть с собой какие-нибудь книги, в частности – Библия.

Они должны были общаться с жившими в окрестностях залива индейцами – вполне возможно, что именно индейцы показали им, где нужно искать съедобных моллюсков, где устанавливать силки. На той же самой возвышенности располагалось индейское поселение, называвшееся Дженга; почти несомненно, они заходили в эту деревню, обучились основам языка габриэлинос. Испанцы называли Ньюпортский залив «Болса де Дженгара», то есть дженгарский мешок, а как называли его эти французы? Можно бы догадаться – знай мы только, как называли его сами индейцы.

В те времена, в те самые годы, когда французская революция, а затем Наполеон взбаламутили всю Европу, Ньюпортский залив выглядел совершенно иначе, чем сейчас. Река Санта-Ана, которая текла тогда круглый год, не пересыхая летом, вливалась в огромные болота, занимавшие всю верхнюю часть залива; эти болота тянулись до тех мест, где стоят теперь города Санта-Ана и Тастин. Кроме того, верхняя часть Ньюпортского залива сообщалась с океаном. Тогда не было еще полуострова Бальбоа, он образовался в 1861 году, после большого разлива Санта-Аны. А сама река стала выходить к морю в районе Пятьдесят шестой улицы, как сейчас, только в двадцатые годы двадцатого века, после еще одного большого наводнения.

Океан, эстуарий, болота, луга, горы – многообразная земля, кишевшая жизнью. И маленькая горстка франко-американцев – сколько их там было? – жила в этих диких местах, бок о бок с индейскими своими друзьями, больше двадцати лет, жила в полном мире.

На что была похожа их жизнь? Они должны были сами делать для себя одежду и обувь, сами мастерить себе лодки и строить жилища. Они рожали и воспитывали детей, самые старшие из этих детей успели стать вполне взрослыми, двадцатилетними людьми. Кто-то из них умирал. Они охотились, ловили рыбу, возделывали землю, исследовали, разговаривали – разговаривали на французском и габриэлино.

Почему они ушли? И куда они отсюда направились? Вернулись ли они в Орегон или Квебек? Или даже во Францию? В Париж? И своими глазами видели окончание наполеоновских войн, стали свидетелями прокладки первых железнодорожных линий? Вспоминали они потом о двадцати годах, проведенных на калифорнийском побережье, в полной изоляции от мира?

А может, никуда они и не уходили. Возможно, они так и остались на первобытных берегах этого залива, крохотный пузырек истории, заключенный между безвременным, похожим на сон, миром индейцев и современным миром, а потом, когда из Мексики нахлынули европейцы, были уничтожены вместе с габриэлинос – убиты людьми, которые не смогли отличить их от индейцев.

«При следующей же встрече с Артуром, – решил Джим, – я потребую у него прямого ответа».

– Намечена еще одна акция, – сказал Артур.

– Послушай, Артур, – твердо начал Джим, – я хотел бы все-таки знать, кто вы такие, точнее – кто мы такие. На кого мы работаем и в чем состоят наши конечные цели? Ведь сейчас я ничего, ровно ничего не знаю!

Артур молчит. Джим опускает глаза и нервно сглатывает – не слишком ли нагло он выступил? Но тут Артур смеется:

– А это что, имеет какое-нибудь значение? Тебе что, нужно название? Тебе так уж хочется присягнуть на верность какой-то организации?

Джим смущенно пожимает плечами.

– Вроде как не в духе времени, верно? – опять смеется Артур. – Говоря по правде, все это значительно сложнее, чем ты скорее всего думаешь, тут действует далеко не одна так называемая группа. Кроме всего прочего, значительную часть акций мы поддерживаем косвенным образом, не засвечиваясь, В результате приблизительно половина нападений, о которых становится известно, осуществляется другими, не нами. И процесс разрастается как снежный ком.