Ким Робинсон - Золотое побережье [litres с оптимизированной обложкой]

Мимо буйка, отмечающего место, где ставил свою яхту Джон Уэйн.

Мимо поста морских пограничников (нужно выглядеть как можно безобиднее).

Мимо пальм, склонившихся над Пиратским Логовом. Это – твое детство.

А потом – в узкий канал, зажатый между двух молов. Час пик, и на выходе из самой оживленной гавани мира пробка почище уличной, скорость – пять узлов. Ничем не лучше, чем на трассе. За левым (если двигаться на выход) молом – Корона-дель-Мар, именно там Каханомоко познакомил Калифорнию с серфингом. Справа, за более длинным молом – Клин, любимое место бодисерферов.

– Интересно, откуда натащили все эти валуны и булыжники, из которых сложены молы? – лениво спрашивает Сэнди. – Тут поблизости ничего такого нет.

– Спроси у Джима.

– А ты помнишь, мальчишками мы добегали тут до самого конца?

– Да. – В самом конце корона-дель-марского мола – металлическая вышка, увенчанная мигающим зеленым огоньком. Одна из волшебных целей их детства. – Мы были психами, что носились по этим булыганам.

– Знаю! – смеется Сэнди. – Один раз поскользнуться – и с концами. Сейчас бы я ни за что.

– И я. С возрастом мы стали рассудительнее.

– А-ха-ха, ха-ха-ха. Что сразу же мне напомнило – а не пора ли запустить в глаз?

– Только поднимем сперва паруса, а то еще забудем, как это делается.

Сэнди и Таши поднимают грот, яхта бежит быстрее, они правят к югу.

Двигатели выключены. Сзади – белый пенный след. Отражение солнца в воде. Ветер сносит к берегу. Парус вздувается беременным животом.

Сэнди набирает полную грудь воздуха, выдыхает:

– Да, да, да. Наконец свободен [25] Наконец свободен – слова, выбитые на могильной плите Мартина Лютера Кинга. . Самое время отметить это дело.

– Тут куда лучше, чем в городе.

Сэнди капает в один глаз, в другой, промаргивается, вздыхает.

– Единственный достойный способ передвижения. Нужно затопить улицы и выдать каждому по катамарану, хотя бы маленькому.

– Мысль.

Намеченная точка рандеву расположена милях в шестидесяти от берега, за островом Сан-Клементе. Остров этот – федеральная собственность, и живут там одни козы. ВМС и морская пехота используют его для своих забав – здесь отрабатываются вертолетные атаки, воздушное и морское десантирование, точечное бомбометание и прочие такие штуки.

Торопиться некуда, корабль с Гавайев прибудет только завтра, возможно даже – завтрашней ночью. Сэнди и Таш почти не разговаривают – их долгое знакомство в этом не нуждается.

Но именно в такой умиротворенной, проникнутой дружелюбием тишине и начинают говорить люди, не склонные обычно к откровенным излияниям. Как-то вдруг оказывается, что Таш рассказывает про Эрику. Он обеспокоен. Чем выше поднимается Эрика в администрации хьюзовского молла, тем чаще и резче критикует она своего непутевого союзника и его эксцентричный образ жизни. А все знают, какой у Эрики Палме острый язык, тут уж мало кто с ней сравнится.

– А чего ей надо? – спрашивает Сэнди. – Она что, мечтает о деловом партнере, детях, респектабельной семейной жизни в дорогой квартире южного ОкО?

– Я не знаю, – говорит Таш, сморгнув пару капель из пипетки.

«Знает он, – думает Сэнди. – Знает, но не хочет знать». И если догадки Сэнди верны, Ташу придется изменить в своей жизни то, чего он не хочет изменять, – чтобы удержать союзницу, которую он хочет удержать. Классическая проблема.

Вот у самого Сэнди союзница надежнейшая из надежных; он постоянно шутит, что Анджела оптимистична биохимически, в ее жилах словно течет смесь из равных частей «Щекотки», «Восприятия прекрасного», «Звонка» и «Калифорнийского зноя». Научись Сэнди приводить своих клиентов в самое обычное для Анджелы состояние сознания, он давно стал бы богатым человеком. Сэнди очень дорожит Анджелой, их союзу уже почти десять лет – срок по нынешним меркам почти невероятный, – и они все еще любят друг друга. Чудо какое-то. И чем больше Сэнди слушает душевные излияния своих друзей, чем больше он смотрит на их кособокие, непрочные, то разваливающиеся, то кое-как подлатываемые союзы, тем больше он чувствует себя счастливчиком.

Так что он может только посочувствовать Ташу в его беде, ни о каких мудрых советах, подкрепленных собственным опытом, не может быть и речи. Положение трудное, тут уж и говорить не о чем. Дилемма. И куда ни кинь – неизбежны неприятные последствия. То ли измениться самому и удержать Эрику, то ли ничего не менять и ждать, пока она сделает ручкой. Либо так, либо этак, и решать это нужно ему самому, Ташу.

Темнеет, теперь они перебрасываются словами все реже и реже. И темы разговора становятся совсем нейтральными – случаи из детства, международные новости. А над головой, среди ветхозаветных, мерцающих, расплывчатых светил пробегают быстрые спутники, медленно проплывают антиракетные зеркала, они двигаются и на север, и на юг, и на запад, и на восток, словно звезды, сорвавшиеся с привязи и самовольно отправившиеся путешествовать.

– Звезды смерти.

– Точно.

Сэнди смотрит на блуждающие в небе огоньки и зябко ежится, но это, наверное, от холодного ветра. А потом вытаскивает бутерброды, и они с Ташем ужинают. То ли еда не та, то ли еще что, но Сэнди начинает подташнивать.

– А ведь марихуана вроде снимает тошноту.

– Говорят.

– Самое время проверить.

Результат вроде бы и есть, но какой-то не слишком отчетливый.

По левому борту то поднимается кверху, то падает ОкО. Берег – сплошная полоса света. А сзади холмы – застывшие волны света. Неподвижный свет, светлячки, ползающие с места на место.

Муравейник света, расплющенный между чернотой неба и чернотой моря.

Живой организм света. Галактика, вид с ребра.

Первую вахту стоит Таши, Сэнди уходит в каюту, левую, их тут две, по одной на каждой половине катамарана. Проснувшись, он видит серое предрассветное небо и Таши, дремлющего у румпеля.

– Чего ты меня не разбудил?

– Уснул.

– Их, как я понимаю, еще не было.

– Не было.

– Ну, значит, сегодня. Будем надеяться.

Таши уходит в правую каюту, и Сэнди остается один на один с рассветом. С берега дует слабый, даже нежный бриз. Курс – верный, парус стоит верно, и как это Ташу удалось управлять яхтой во сне? Сзади, чуть к северу, видна Каталина, а на юге из-за горизонта выползает остров Сан-Клементе, до него еще миль десять-пятнадцать.

Звезды и спутники блекнут, потом пропадают. Море и небо обретают цвет. В той стороне, где Сан-Диего, из-за гор поднимается солнце. Рассвет на море. Сэнди вспоминает обычные свои утренние занятия и чувствует неописуемое блаженство. Шелест разрезаемой яхтой воды, ласковые шлепки волн. До чего же мирно тут и спокойно. А может, это правда – Джим всегда говорит, что раньше знали лучший способ жить, спокойнее жили. Не здесь, конечно, не в округе Ориндж. ОкО появился, что твоя Афина Паллада, при полном параде из головы Зевса – Лос-Анджелеса. Не здесь, но где-то там, в каких-то других местах.