Иэн Бэнкс - Смотри в лицо ветру

Внезапно он заметил, что колоссальный акведук остался позади; барка плыла мимо величественной равнины, поросшей травой, на которой кое-где высились гигантские рамы для каких-то навесов или чего-то в этом роде.

– Стойки древокуполов.

– А, понятно.

Ширина реки здесь составляла около километра, а течение замедлилось. Впереди, из тумана над водой, выступал еще один массив.

То, что издали выглядело облаками, оказалось скоплением далеких заснеженных гор на вершине массива. Кое-где на скалистых, почти вертикальных уступах белыми вуалями трепетали водопады, тонкими колоннами упирались в основание скал или таяли на полпути вниз, сливаясь с многоуровневыми облаками, медленно проплывающими над исполинскими зубцами горных кряжей.

– Массив Аквиме. Вероятно, этот их ручеек огибает его с обеих сторон и проходит насквозь. В центре, на берегах Великого Солеморя, расположен город Аквиме, пристанище нашего дружбана Циллера.

Он смотрел, как из тумана выплывают величественные снежные склоны, и с каждым биением сердца видение становилось все реальнее…

Монастырь Кадрасет, основанный орденом шерахтов, находился в Серых горах. Квилан ушел туда сразу, как его выписали из госпиталя, и стал послушником-скорбцом. Ему предоставили долгосрочный отпуск из армии, поскольку его ранг такое позволял. За ним сохранялись также право на почетную отставку и досрочную, хотя и скромную, пенсию.

Он уже получил множество медалей. Одну – за то, что вообще служил, одну – за то, что с оружием в руках участвовал в бою, одну – за то, что завербовался в армию, хотя, как Наделенный, призыву не подлежал, одну – за ранение (с планкой, поскольку оно было тяжелым), еще одну – за участие в особой миссии, и последнюю – отчеканенную, когда стало ясно, что война на совести Культуры, а не челгрианской расы (солдаты прозвали ее медалью «не нашей вины»). Он сложил их в шкатулку вместе с теми, которые посмертно получила Уороси, и запер в сундук, стоявший в келье.

Монастырь ютился на скалистом уступе невысокой горы, в роще плакучниц, где бурлила горная река. Отсюда открывался вид на лесистое ущелье, утесы, обрывы и далекие заснеженные вершины. За монастырем через реку был переброшен скромный каменный мост, вот уже три тысячи лет воспеваемый в сказаниях и поэмах; здесь ненадолго спрямлялся серпантин тракта, ведущего от Оквуона к центральному плато.

Во время войны Невидимые прислужники соседнего монастыря взбунтовались и, расправившись с тамошними монахами, захватили Кадрасет; монахи помоложе спаслись бегством, а стариков мятежники сбросили с моста в каменистое русло реки. Несчастные, упав с небольшой высоты, не разбились насмерть, а промучились еще сутки и лишь на рассвете следующего дня умерли от переохлаждения. Двумя днями позже монастырь отбили лоялисты; Невидимых запытали, а их предводителей сожгли заживо.

Раз за разом повторялась одна и та же история ужаса, насилия и ответных карательных мер. Сама война длилась менее пятидесяти дней; большинство конфликтов, даже планетарного масштаба, обычно за такое время лишь раскачиваются – противники проводят мобилизацию, подтягивают войска к территориям, намеченным для атаки, захвата и удержания, затем разрабатывают планы новых атак и сражений. Войны в космосе, между планетами и обиталищами, теоретически возможно завершить за считаные минуты или секунды, но в действительности они тянутся годами, иногда столетиями, и в каком поколении будет достигнуто перемирие – зависит почти исключительно от технологического уровня цивилизаций противников.

Война Каст имела иную природу. Она была войной гражданской, внутривидовым общественным конфликтом. Как правило, такие войны приводят к огромному количеству жертв; ее непосредственные участники изначально распределены по всем уровням гражданского и армейского населения и практически по всем институтам общества, что влечет за собой бурное разрастание насилия, первая губительная волна которого застигает многих врасплох: слуги устраивали кровавую резню в спальнях ничего не подозревающих хозяев-аристократов; хозяева травили удушающим газом верных слуг; водители машин, пассажиры, капитаны кораблей, пилоты воздушных аппаратов или космических судов неожиданно подвергались атакам напарников или нападали сами.

Монастырь Кадрасет почти не пострадал, если не считать непродолжительного захвата повстанцами; мятежники разграбили некоторые помещения, сожгли или осквернили священные образы и книги, но в большинстве своем постройки уцелели.

Келья Квилана располагалась на задах третьего монастырского дворика и выходила на мощеную дорогу, к влажной зелени гор и неожиданно ярким желтым просверкам чахлых плакучниц. На каменном полу кельи лежала подстилка для сна, по углам стояли небольшой сундук для личных вещей, табурет, простой деревянный стол и умывальник.

Никаких форм коммуникации в келье дозволено не было, кроме чтения и письма. Читать разрешалось узелковые плетенки или книги, а писать – тем, кто, подобно ему, не владел искусством узелковой письменности, – чернильной ручкой на листах бумаги.

Разговоры в келье также возбранялись; строгий устав ордена повелевал монаху, который заговорил сам с собой или вскрикнул во сне, признаться в том настоятелю и принять отдельное послушание или правило. Под конец пребывания в Лапендальском госпитале Квилана стали мучить еженощные кошмары, и он до сих пор часто просыпался в панике, но так и не понял, кричит во сне или нет. Он спрашивал монахов из соседних келий; те клялись, что ничего не слыхали. Пришлось им поверить.

Разговоры допускались перед трапезами и после них, а также во время хозяйственных работ, если это не мешало их осуществлению. Трудясь на многоярусных террасах, где выращивали съедобные растения, и собирая хворост в лесу на горе, Квилан говорил меньше остальных, но это никого не задевало. Он сильно уставал, хотя и окреп от физической работы, однако даже усталость не избавляла его от еженощных кошмаров о тьме и молниях, о боли и смерти.

Бóльшая часть обучения проходила в монастырской библиотеке. Доступ к информации через читальные устройства разумно ограничивался, чтобы монахов не отвлекали мирские новости; читать позволялось лишь теологические труды, священные книги и справочники, но даже этих материалов хватило бы на много жизней. Кроме того, монастырские машины давали возможность связаться с челгрианами-пюэнами, как называли Предшествующих, то есть ушедших в Сублимацию, однако новичкам вроде Квилана это разрешалось далеко не сразу.

Его наставником и духовником был Фронипель, старейший из монахов, уцелевших во время войны. Он укрылся от Невидимых в монастырском подвале, где спрятался в старой бочке с зерном, и даже после того, как монастырь отвоевали лоялисты, просидел там еще двое суток и так ослабел, что не мог оттуда выбраться и едва не умер от жажды. Обнаружили его случайно, когда солдаты прочесывали монастырь в поисках Невидимых.